ГлавнаяШкольные новостиФотогалереяДокументыДля родителейГосударственная Итоговая АттестацияВопросы и ответы
Зачисление в ОУ
Официальный сайт
Прямая ссылка на наше учреждение
Форум Победителей РФ

Ручьи, где плещется форель   ::   Паустовский Константин Георгиевич. Ручьи где плещется форель анализ


Урок внеклассного чтения по рассказу К.Г.Паустовского "Ручьи, где плещется форель" :: Профессиональное сообщество педагогов Методисты.ру

Тема урока:   К.Г. Паустовский «Ручьи, где плещется форель»

Вид урока: урок знакомства с жизнью и творчеством К.Г.Паустовского и его рассказом « Ручьи, где плещется форель»».

Технология: технология развивающего обучения с применением мультимедиа технологий, Интернета; элементы дифференцированного обучения.

 

Цели урока:

Предметная цель 1) Продолжить знакомство с творчеством Паустовского, познакомить с историей создания рассказа « Ручьи, где плещется форель»»,  его композицией, проследить за авторской позицией, раскрыть своеобразие писательской манеры Паустовского; провести синтез и углубление знаний о героях и событиях рассказа «Ручьи, где плещется форель».

2)  Выяснить, какими приемами пользовался  автор для более сильного воздействия на читателя; продолжить формирование навыков самостоятельно формулировать выводы, анализируя отдельные эпизоды;

3) Методологическая цель -  развивать речь учащихся, формировать нравственные ценности, духовный мир школьников.

4)   воспитывать любовь к прекрасному,  развивать умение любить и понимать литературу, живопись, музыку.

5. Метапредметная цель – формирование ценностного умения принимать мир, быть открытым всем его воздействиям

Оборудование:

1) компьютер, проектор, слайд-фильм «К.Г. Паустовский»;

2) стенд  «Сегодня  на  уроке» К.Г.Паустовский (фотографии репродукции, творческие задания группам;

3) книжная выставка произведений Паустовского;

Ход урока:

Слайды № 6 – 7

 

 

«  В каждом сердце есть струна. Она обязательно

отзовётся даже на слабый призыв прекрасного…»

К. Паустовский

Орг. момент

I. Погружение в тему. Индуктор. Подготовка к восприятию и осмыслению текста.

Звучит музыка Ф. Шопена

Чтение стихотворения (заранее подготовленный ученик)

Светлана Полинина

Паустовский- это имя, словно шелестПеревернутой под лампою страницы.Сразу видится какой-то дальний берегТот, к которому душа моя стремится

Там в ручьях играют резвые форели,Звезды низко так, что можно дотянуться,И поют в снега укутанные ели,И мне надобно опять туда вернуться

В тихом домике не скрипнут половицы,А перо не поспевает за словами,То, что сердце собирало по крупицам,Стало слитком и пребудет нынче с нами.

Он уводит нас морскими берегами,Чтоб увидеть их и заново влюбиться,Чтоб земля у нас пылала под ногами,И за чью-то боль хотелось повиниться.

Звучит музыка

Слайды № 9 – 17

 

 

II Сообщение темы.

 

Учитель предлагает записать тему урока в тетради.

Слово Учителя

Паустовский писал: “Мне хочется хотя бы маленькой, но светлой памяти о себе”. Лучшей памятью о нём стали его произведения. Они оставили добрый след  памяти. Писатель обращается к вам: «Сделай и ты свою жизнь мелодичной, похожей на музыку».

Творчество Паустовского демократично, и цель его - каждого человека призвать к совершенствованию ума и души, научить его радоваться красоте, понимать ее, наслаждаться ею.

Что же привлекает читателей к Паустовскому? Думается, лучше всех ответил на этот вопрос он сам, определив цель и смысл своей деятельности кратко и точно: "Есть в каждом сердце струна. Она обязательно отзовется даже на слабый призыв прекрасного". Прекрасное в людях, природе, искусстве - постоянный и главный объект внимания писателя. В расчете на эту струну написаны все его основные книги.

Учитель: Как вы думаете, о чём рассказ Паустовского?

- О природе

- О временах года

- О любви

История создания рассказа

(Выступление заранее подготовленного ученика)

Рассказ К.Паустовского «Ручьи, где плещется форель» начинается знамена­тельной строкой: «Судьба одного наполе­оновского маршала, — не будем называть его имени, дабы не раздражать историков и педантов, — заслуживает того, чтобы рассказать ее вам, сетующим на скудость человеческих чувств».

В историческом исследовании «Напо­леон» Евгений Тарле приводит следую­щий факт. Ввергнув Францию в пучину многолетних войн, Наполеон нарушил нормальное течение жизни миллионов, и это сознавали даже люди самые близкие ему, самые преданные. Как-то, развивая перед своими маршалами план предстоя­щей кампании, он прочел на лице одного из них скуку и со свойственным ему тем­пераментом обрушился на маршала: «Вы не военный. Вы устали, вам просто хоте­лось бы погулять по Парижу». И вдруг услышал: «Да, я устал. Мне хотелось бы просто погулять по Парижу». Возможно, этот факт и натолкнул Паустовского  на  мысль   написать  рассказ «Ручьи, где плещется форель».

История создания рассказа не   зафиксирована нигде, но хронология создания   обоих   произведений   допускает такую   возможность. «Наполеон» Тарле вышел в 1936 году и сразу же приобрёл необычайную   популярность. Паустовский же, читал и знал его. «Ручьи, где плещется форель»  написанв 1939,   а   издан в 1941-м, то есть   Паустовский опираться на случай, описанный у Тарле.

Звучит музыка Ф. Листа «У ручья»

2. Прослушивание рассказа» Ручьи, где плещется форель»

В исполнении Валентины Ковач ( Интернет, видео-ролик)  или  рассказ  читает Галина Молоткова ( приложение)

(Звучит музыка Шопена, музыкальное сопровождение усиливает и эмоциональное воздействие.)

III.   Сотворчество

Работа с текстом рассказа «Ручьи, где плещется форель»

Анализ рассказа в форме беседы.

1) Ребята, вы прослушали рассказ Паустовского.  Понравился ли он вам?

2) Какое настроение после прослушивания?

3) Каково ваше впечатление?

А теперь давайте поговорим о названии рассказа.

Учитель:

На­звание столь же важно для произведения, 'как имя для человека, оно своеобразное приглашение к чтению, интригует, притя­гивает к книге.

Вопрос классу:

1)  Но почему рассказ назван «Ручьи, где плещется форель»? Разве природа в рассказе — главное действующее лицо? Разве история этого не замерзшего

зимой ручья интересует автора сама по себе?

и увидят, как она меняет судьбы целых народов  и каждого человека в отдельности.

Учитель

и увидят, как она меняет судьбы целых народов  и каждого человека в отдельности. учитель

А о чем же этот рассказ?

Учащиеся ( предполагаемые ответы учащихся)

—  О судьбе одного наполеоновского маршала.

—  О короткой любви Марии Черни.

—  О том, что «иногда жизнь бывает, по­хожа на музыку»

Учитель

Это слишком общо.

1. А что хотел сказать Паустовский, познакомив нас с судьбой «одного наполеоновского марша­ла»?

2.  Было ли рассказанное автором на самом деле?

3. Почему  так хорошо и подробно запомнили мы текст  рассказ?

УчительПотому что увидели картины, на­рисованные Паустовским.

4.  С помощью, каких изобразительно-выразительных средств создает       Паустов­ский эти картины?

( работа с текстом)

Дифференцированно – групповая работа

Прочитайте отрывок   от слов «Какая ночь! Эх, только бы один глоток горячего вина!» до слов «Дверь распахнулась, и маршал об руку с Баумвейсом вошел…»   Одно из изобразительно – выразительных средств языка  - метафора. (Метафора -  слово или выражение, употребляемое в переносном значении, в основе которого лежит неназванное сравнение предмета с другим на основании их общего признака.)  Найдите пример этому в указанном отрывке.

Ответы учащихся 1 группы

Метафора - «леса заколдовала стужа» — вызывает в воображении вол­шебницу-стужу. От ее прикосновения за­стыли деревья и стоят скованные непод­вижностью в царстве тишины и безмол­вия.   И   еще   метафорическая   картина: «Черный плющ крепко сжимал стволы буков, как бы стараясь согреть в них жи­вительные соки».

Да, но заметили ли вы, что здесь обычное представление о плюще переос­мыслено, здесь он не «душит» дерево, а, напротив, заботится о нем.  В природе, одухотворенной разумом   и чувством че­ловека, все оказывается целесообразным и гармоничным.

Прочитайте отрывок   от слов «Какая ночь! Эх, только бы один глоток горячего вина!» до слов «Дверь распахнулась, и маршал об руку с Баумвейсом вошел…»   Одно из изобразительно – выразительных средств языка  - метафора. (Метафора -  слово или выражение, употребляемое в переносном значении, в основе которого лежит неназванное сравнение предмета с другим на основании их общего признака.)  Найдите пример этому в указанном отрывке.

 

Задание 1 группе

Прочитайте отрывок   от слов «Какая ночь! Эх, только бы один глоток горячего вина!» до слов «Дверь распахнулась, и маршал об руку с Баумвейсом вошел…»   Одно из изобразительно – выразительных средств языка  - метафора. (Метафора -  слово или выражение, употребляемое в переносном значении, в основе которого лежит неназванное сравнение предмета с другим на основании их общего признака.)  Найдите пример этому в указанном отрывке.

Ответы учащихся:

Ответы учащихся 1 группы

Ответы учащихся 1 группы

Метафора - «леса заколдовала стужа» — вызывает в воображении вол­шебницу-стужу. От ее прикосновения за­стыли деревья и стоят скованные непод­вижностью в царстве тишины и безмол­вия.   И   еще   метафорическая   картина: «Черный плющ крепко сжимал стволы буков, как бы стараясь согреть в них жи­вительные соки».

Да, но заметили ли вы, что здесь обычное представление о плюще переос­мыслено, здесь он не «душит» дерево, а, напротив, заботится о нем.  В природе, одухотворенной разумом   и чувством че­ловека, все оказывается целесообразным и гармоничным.

Задания 2 групп

Вспомните, что такое эпитет. В отрывке от слов «Лошади пили из ручья…» до слов «Окна были освещены…» найдите это средство выразительности.

Вспомните, что такое эпитет. В отрывке от слов «Лошади пили из ручья…» до слов «Окна был

Ответы учащихся 2 группы

Форель становится веселой рыбой. Возница, вероятно, попавший в силовое поле настроения большого человека, не только не разрушает волшебства, но, на­против, сам находит поэтическое определение для форели. И маршал улыбается и тому, что форель стлала веселой рыбой, и тому, что так созвучно его настроению говорит возница. Маршал видит, что ло­шади шумно пили из ручья, и ему понят­но их настроение. «Шумно» — значит, с удовольствием, со вкусом, они нарушают тишину, но это добрые звуки, и они не мешают маршалу, ибо, как и журчание ручья, они в русле жизни природы.

Учитель

Для Паустовского важно впечатле­ние человека, который привык относить­ся к природе как к данности, видит мир природы в его цельности, в гармонии с собственным я, и эта гармония дает ему ощущение  полноты  бытия.  В  лесу  под звездами растет и ширится душа марша­ла.

Встреча с Марией Черни.

Чтение отрывка из текста

Учитель

«Мария Черни осторожно дотронулась до щеки маршала, провела пальцем по глубокому шраму и спросила: — Это бы­ло очень больно? — Да, — ответил, сме­шавшись, маршал, — это был крепкий са­бельный удар».

—  Почему смутился большой, муже­ственный воин, который не уклонялся от ближнего боя и именно в таком бою по­лучил тяжелую рану?

Давайте понаблю­даем за прямой речью. Если бы слова ав­тора стояли после прямой речи и вместо деепричастного оборота он использовал бы однородное сказуемое,  можно было бы подумать, что он по-военному прямо сказал правду и смутился, боясь, что от­вет его будет истолкован как бахвальство. Но слова автора разрывают прямую речь после слова да, остальная часть находит­ся после деепричастного оборота, значит, смутил его не собственный промах, а не­посредственность Марии Черни.

-  О чем плакал маршал?

Предполагаемые ответы учащихся

О том, что не позволял себе жить по велению сердца, а был занят только неотложными и обязательными делами, а теперь,   когда   почувствовал   необходи­мость "жить, как требует сердце, в согла­сии со своим внутренним миром, осоз­нал, как немного ему осталось времени.

- О том, что в жизни так мало совер­шенства и путь к нему так не прост.

«И может быть, это отчаяние перед расставанием, когда падает сердце и Ма­рия Черни судорожно гладит рукой обои, столы, створки дверей той комнаты, что была свидетелем их любви». На какое сильное чувство способна Мария Черни! Она испытывает отчаяние, предвидя не­отвратимость надвигающейся катастро­фы. Значит, правильно характеризовал ее Паустовский: быть может, ее любви были достойны только такие люди, как Шил­лер.

«И может быть, наконец, это крик и беспамятство женщины, когда за окнами, в дыму факелов, при резких выкриках команды наполеоновские жандармы со­скакивают с седел и входят в дом, чтобы арестовать маршала по личному приказу императора».

Задание 3 группе учащихся

Повторите по словарю литературоведческих терминов, что такое художественная деталь. Какие детали показывают трагический финал повести. Согласны ли вы с этим?

Выступление учащихся 3 группы

Здесь каждая деталь служит общей задаче, каждое слово — интенсивная зри­тельная   характеристика,   создающая   в комплексе трагическое наполнение фра­зы. А несказанное легко восстанавливает­ся  воображением:   истоптанный  ногами снег, поруганная его чистота, голые вет­ки, с которых осыпался их наряд, дым (не свет, не пламя, а дым) факелов, рез­кие крики команд — образ, антонимичный предыдущему — там были музыка и пение; контекстуальная антитеза — жан­дармы арестовывают маршала — и нако­нец, личный приказ императора на арест без разбора обстоятельств.

Учитель

И за всем этим — сила деспота и ти­рана, разрешавшего себе все.

Но все-таки он не может стать выше созданного природой. «Все вокруг оста­лось по-прежнему. Все так же шумели во время ветра леса и ручей кружил в маленьких водоворотах темную листву. Все так же отдавалось в горах эхо топора и в городке болтали женщины, собираясь около колодца».

Жизнь может растрепать человечес­кие чувства, заложенные в каждом изна­чально, но настанет время, и они напом­нят о себе. И чем сильнее человек, тем большей силой проявятся эти чувства, прорвут преграды и могут побудить к ре­зкой перемене судьбы.

Так и в природе. На время задержат бурелом и груды опавшей листвы движе­ние ручья, но тем более энергично будет стремиться он прорвать преграду. Стано­вится очевидной связь пейзажа с жизнью героя. Он как бы повторяет движения ду­ши героя и тем самым усиливает их в со­знании читателя.

Мы говорили: природа — аналог жизни человеческой души.  Вот теперь, думается, мы и объяснили, что же сказал Паустовский  названием  своей  прекрас­ной   новеллы. Давайте   послушаем   еще раз, как выбегает ручей из чащи, круто течет по камням. Вслушайтесь в музыку Ф. Листа, и вы увидите горный ручей и почувствуете, что в движении воды есть ритм, гармония, музыка, веселье, буйная отвага, отвага движения к радости.

Звучит музыка Ф. Листа «У ручья»

Учитель

И должно быть, в те дни, что провел маршал в доме лесничего, музыка говори­ла и об этом, ибо язык музыки — универ­сальный язык общения, чувств... Маршал плакал, когда слушал пение Марии Черни, так как вдруг осознал жизнь в ее очищенном виде — когда она поднимается до высот музык

А обратили ли  вы внимание  на композицию   рассказа? Сколько бы основных частей вы выделили? Почему?

Учитель:

Долгая   жизнь маршала в лишениях и походах уложи­лась в восемь строк, а одна ночь и после­дующие два дня заняли весь рассказ. По­чему?

Ответы учащихся:

- Потому что они были громадны, заполнены звездностью неба, светом лу­ны и воздуха, мягким снегом, чудной му­зыкой, изяществом бесед, блеском чело­веческого ума и таланта.

—  Потому что без всего этого, «без этих двух блаженных дней» жизнь мар­шала была бы неполной.

Учитель:

—  Как он жил прежде?

—  «Он не видел и не знал ничего, — говорит Паустовский, — кроме утоми­тельных переходов и сражений. Ему ни­когда не приходило в голову нагнуться с седла и запросто спросить у крестьянина, как называется трава, которую топтал его конь, или узнать, чем знамениты города, взятые его солдатами во славу Франции. Непрерывная война научила его молча­ливости, забвению собственной жизни». Неведомые ранее чувства поднимаются в нем, и все вокруг обретает значитель­ность: «Молчание городка, засыпанного снегом, напомнило ему не то детство, не то недавний сон, которого, может быть, и не было». И он понимает «чувства» тра­вы — плюща, ощущает ручей живым су­ществом, у которого есть душа, есть хара­ктер, как у веселой рыбы форели.

А теперь поговорим о характерах действую­щих лиц.

Ученики работают в группах. Каждая группа получает своё задание. (характеристика литературного героя)

Затем дети делятся своими наблюдениями и дают характеристику героев рассказа.

Ответы учащихся 1 группы

Учащийся рассказывает о маршале.

Он видит в солдатах людей, и они платят ему любовью за то, что он «разде­лял с ними тяжесть войны... часто спал в поле у костра,  закутавшись в  плащ,  и просыпался от хриплого крика трубы. Он пил с солдатами из одной манерки и но­сил   потертый   мундир,   покрытый   пы­лью».

—  В нем нет высокомерия и самовозвеличивания Наполеона, и если он ворчит на Баумвейса, то только потому, что боится спугнуть непривычное ощущение тишины. Но он же и оценит по достоинству ответ Баумвейса и его импровизацию.

— Маршал рыцарски вежлив он с окружающими, не допускает фамильярности в обращении с Баумвейсом, несмотря на огромную дистанцию в социальном положении. «Сударь... Не будет ли неучтиво с моей стороны, если я присоединюсь к вам и проведу эту ночь в доме лесничего?» — спрашивает он у Баумвейса. «Простите меня... Простите за непрошенное  вторжение.  Но  мы,  солдаты,  не знаем ни семьи, ни праздников, ни много веселья. Позвольте же мне немного погреться у вашего огня», — извиняется перед Марией Черни.

—  Он способен к всепоглощающему  чувству, способен к счастью, а это Паустовский  считал таким же талантом, как способность к музыке, живописи, любви

—   Маршал предстает перед нами  и романтическом ореоле. И вполне естественно,   что   типу  романтического  героя должен соответствовать тип романтической героини.

учитель

Прочитаем о Марии Черни.

Отвечает учащийся 2 группы

Слайд № 19 – 20

 

 

Встреча с Марией Черни

Чтение отрывка из текста

«Мария Черни осторожно дотронулась до щеки маршала, провела пальцем по глубокому шраму и спросила: — Это бы­ло очень больно? — Да, — ответил, сме­шавшись, маршал, — это был крепкий са­бельный удар».

—  Почему смутился большой, муже­ственный воин, который не уклонялся от ближнего боя и именно в таком бою по­лучил тяжелую рану? Давайте понаблю­даем за прямой речью. Если бы слова ав­тора стояли после прямой речи и вместо деепричастного оборота он использовал бы однородное сказуемое,  можно было бы подумать, что он по-военному прямо сказал правду и смутился, боясь, что от­вет его будет истолкован как бахвальство. Но слова автора разрывают прямую речь после слова да, остальная часть находит­ся после деепричастного оборота, значит, смутил его не собственный промах, а не­посредственность Марии Черни.

У Марии Черни был капризный, по   пленительный    (покоряющий    прелестью) нрав. «Не было ни одного мужчины, который посмел бы надеяться на любовь Марии Черни. Быть может, только такие люди, как Шиллер, могли быть достойны ее любви».

—    «Капризный,   но   пленительный нрав». Что хорошего в капризном нраве? Сколько капризниц мы уже знаем — при­земленных  в  своих  желаниях,  жадных, иногда непроизвольно, а большей частью сознательно разрушающих чужие судьбы. Это и сводные сестры Золушки, и Снеж­ная королева.

—  С чьей-то точки зрения она, возмо­жно, и выглядит капризной и взбалмош­ной. Но люди творческие, несущие в себе «божественное пламя таланта», находят ее «очаровательной».

—  Мария — непосредственна, естест­венна, она следует внутренним побужде­ниям. В ней нет жеманства. Удивительно ли, что «вино прелести» Марии Черни ударило в голову маршала.  Чувства ее сильны,   самоотверженны:   порывистая, страстная, она теряет сознание, когда на­полеоновские жандармы уводят маршала.

А что вы можете сказать о Баумвейсе?

 

Выступление учащегося 3 группы

 

Баумвейс,  как всякий творец  (а одаренность его как композитора и испо­лнителя не вызывает у нас сомнений), умеет отзываться на чужую радость и со­переживать   страданию:   «Но   почему-то эти леса, и медленно падающий снег, и блеск форелей в ручье заставляли Баум­вейса вынимать из заднего кармана фра­ка... платок, прижимать его к глазам и шептать бессвязные печальные слова о короткой любви Марии Черни и о том, что временами жизнь делается похожей на музыку».

Он действительно, как говорил мар­шал, «великолепный музыкант». Для не­го каждый предмет окружающего мира имеет свою музыкальную ауру, свою осо­бую, неповторимую мелодию, он слышит пение зимы, деревьев, ручья.

Он понимает, что несет в себе искус­ство, дорожит этим искусством в себе и поэтому отказывается от приглашения маршала к беседе:

— Благодарю вас, но, если вы позволите, я лучше сяду к роялю и сыграю. Вот уже два часа, как меня преследует одна музыкальная тема. Мне надо ее про­играть, а наверху, в моей комнате, нет ро­яля.

«Волхвы не боятся могучих владык». Ответ Баумвейса, спокойный, полный до­стоинства, сознания того, что ему доступ­но в мире недоступное другим. Ведь за­ворожил он своей игрой самого маршала. Власть Баумвейса — власть творческая, создающая красоту, праздник, сближаю­щий людей, а не разобщающий их.

И за всем этим еще один образ — На­полеона.

Рассказ учащегося 4 группы

Вслушайтесь: «Судьба одного на­полеоновского маршала...» Не кажется ли теперь,  когда  мы  знаем  о  трагичности этой судьбы, что прилагательное наполе­оновский звучит в буквальном притяжа­тельном смысле: маршал — его собствен­ность... У маршала в рассказе нет имени.

Писателю важно подчеркнуть жес­токость Наполеона, который не находит нужным вникать в обстоятельства, заста­вившие  маршала  за  всю свою  долгую жизнь впервые нарушить приказ. И еще одно: сам маршал перестал видеть смысл в той войне...

А что вы можете сказать об автор­ской оценке изображаемого? Об авторе рассказа?

 

Читатель не может не чувствовать обаяние личности Паустовского

—  Он человек бескорыстный, гуман­ный и честный, принципиальный и не­примиримый   к   фальши,   высокомерию, позе.

IV. Итог урока: (на фоне музыки) (Демонстрация кадров из фильма)

Слайды № 22 – 23

 

 

Слово учителя

Перед нами встали герои рассказа Паустовского, мы получили представле­ние и об авторе, и мы не сможем, навер­ное, расстаться с ними, они уже часть нас, нашей души, они вошли в нас вместе с незамерзающими ручьями, палой лист­вой, кружащейся в маленьких водоворо­тах, блеском форели, поющими деревья­ми. Кажется, что каждому из нас автор сказал: «Сделай и ты свою жизнь похо­жей на музыку». И в этом тоже важное для нас значение рассказа Паустовского.

 

Звучит Аве Мария (Каччини) в исполнении Ирины Архиповой и  хора

Аве Мария! Ты меня прости: Я никогда не молилась в жизни Аве Мария! В твоём доме стою пред тобою. Аве Мария! Я полюбила, И любовь моя так велика.  Я боюсь за неё. Аве Мария! Это Сын твой сказал: люди - братья. Аве Мария! Пусть так и будет. Пред любовью и Божьим судом Все на свете равны. Аве Мария! Верю я, он мне послан тобою. Аве Мария! Аве Мария! Сохрани нашу жизнь и любовь, Аве Мария!

V. Рефлексия

1. Понравился ли вам наш урок?

2. Сумели ли вы выразить свои мысли и чувства?

3.  Говорят, что великие мысли исходят из сердца. Какие мысли возникли у вас?

VI. Домашнее задание

Написать эссе по рассказу  К.Г.Паустовского «Ручьи, где плещется форель»

Заявка

на участие в Первом конкурсе «Конкурс педагогических достижений 2012»

1.     Полное название учебного заведения, адрес, телефон:

Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение

« Дружбинская полная общеобразовательная школа

659446 Алтайский край, целинный район. С. Дружба, ул. Мира 9,

8- 923 -720- 3415

2. Фамилия, имя, отчество автора: Максимова Лариса Владимировна

3. Группа: 02

5. Специальность: русский язык и литература

6. Тема: Урок внеклассного чтения по рассказу К.Г. Паустовского " Ручьи , где плещется форель"»»

7. Номинация: Разработка урока

metodisty.ru

Ручьи, где плещется форель... - PAILISH

"... Не будем говорить о любви, потому что мы до сих пор не знаем, что это такое. Может быть, это густой снег, падающий всю ночь, или зимние ручьи, где плещется форель. Или это смех и пение и запах старой смолы перед рассветом, когда догорают свечи и звезды прижимаются к стеклам, чтобы блестеть в глазах у Марии Черни. Кто знает? Может быть, это обнаженная рука на жестком эполете, пальцы, гладящие холодные волосы, заштопанный фрак Баумвейса. Это мужские слезы о том, чего никогда не ожидало сердце: о нежности, о ласке, несвязном шепоте среди лесных ночей. Может быть, это возвращение детства. Кто знает? И может быть, это отчаяние перед расставанием, когда падает сердце и Мария Черни судорожно гладит рукой обои, столы, створки дверей той комнаты, что была свидетелем ее любви. И, может быть, наконец, это крик и беспамятство женщины, когда за окнами, в дыму факелов, при резких выкриках команды наполеоновские жандармы соскакивают с седел и входят в дом, чтобы арестовать маршала по личному приказу императора..."

Судьба одного наполеоновского маршала – не будем называть его имени, дабы не раздражать историков и педантов, – заслуживает того, чтобы рассказать ее вам, сетующим на скудость человеческих чувств.

Маршал этот был еще молод. Легкая седина и шрам на щеке придавали особую привлекательность его лицу. Оно потемнело от лишений и походов.

Солдаты любили маршала: он разделял с ними тяжесть войны. Он часто спал в поле у костра, закутавшись в плащ, и просыпался от хриплого крика трубы. Он пил с солдатами из одной манерки и носил потертый мундир, покрытый пылью.

Он не видел и не знал ничего, кроме утомительных переходов и сражений. Ему никогда не приходило в голову нагнуться с седла и запросто спросить у крестьянина, как называется трава, которую топтал его конь, или узнать, чем знамениты города, взятые его солдатами во славу Франции. Непрерывная война научила его молчаливости, забвению собственной жизни.

Однажды зимой конный корпус маршала, стоявший в Ломбардии, получил приказ немедленно выступить в Германию и присоединиться к «большой армии».

На двенадцатый день корпус стал на ночлег в маленьком немецком городке. Горы, покрытые снегом, белели среди ночи. Буковые леса простирались вокруг, и одни только звезды мерцали в небе среди всеобщей неподвижности.

Маршал остановился в гостинице. После скромного ужина он сел у камина в маленьком зале и отослал подчиненных. Он устал, ему хотелось остаться одному. Молчание городка, засыпанного по уши снегом, напоминало ему не то детство, не то недавний сон, которого, может быть, и не было. Маршал знал, что на днях император даст решительный бой, и успокаивал себя тем, что непривычное желание тишины нужно сейчас ему, маршалу, как последний отдых перед стремительным топотом атаки.

Огонь вызывает у людей оцепенение. Маршал, не спуская глаз с поленьев, пылавших в камине, не заметил, как в зал вошел пожилой человек с худым, птичьим лицом. На незнакомце был синий заштопанный фрак. Незнакомец подошел к камину и начал греть озябшие руки. Маршал поднял голову и недовольно спросил:

– Кто вы, сударь? Почему вы появились здесь так неслышно?

– Я музыкант Баумвейс, – ответил незнакомец. – Я вошел осторожно потому, что в эту зимнюю ночь невольно хочется двигаться без всякого шума.

Лицо и голос музыканта располагали к себе, и маршал, подумав, сказал:

– Садитесь к огню, сударь. Признаться, мне в жизни редко перепадают такие спокойные вечера, и я рад побеседовать с вами.

– Благодарю вас, – ответил музыкант, – но, если вы позволите, я лучше сяду к роялю и сыграю. Вот уже два часа как меня преследует одна музыкальная тема. Мне надо ее проиграть, а наверху, в моей комнате, нет рояля,

– Хорошо… – ответил маршал, – хотя тишина этой ночи несравненно приятнее самых божественных звуков.

Баумвейс подсел к роялю и заиграл едва слышно. Маршалу показалось, что вокруг городка звучат глубокие и легкие снега, поет зима, поют все ветви буков, тяжелые от снега, и звенит даже огонь в камине.

Маршал нахмурился, взглянул на поленья и заметил, что звенит не огонь, а шпора на его ботфорте.

– Мне уже мерещится всякая чертовщина, – сказал маршал. – Вы, должно быть, великолепный музыкант?

– Нет, – ответил Баумвейс и перестал играть, – я играю на свадьбах и праздничных вечерах у маленьких князей и именитых людей.

Около крыльца послышался скрип полозьев. Заржали лошади.

– Ну вот, – Баумвейс встал, – за мной приехали. Позвольте попрощаться с вами.

– Куда вы? – спросил маршал.

– В горах, в двух лье отсюда живет лесничий, – ответил Баумвейс. – В его доме гостит сейчас наша прелестная певица Мария Черни. Она скрывается здесь от превратностей войны. Сегодня Марии Черни исполнилось двадцать три года, и она устраивает небольшой праздник. А какой праздник может обойтись без старого тапера Баумвейса?!

Маршал поднялся с кресла.

– Сударь, – сказал он, – мой корпус выступает отсюда завтра утром. Не будет ли неучтиво с моей стороны, если я присоединюсь к вам и проведу эту ночь в доме лесничего?

– Как вам будет угодно, – ответил Баумвейс и сдержанно поклонился, но было заметно, что он удивлен словами маршала.

– Но, – сказал маршал, – никому ни слова об этом. Я выйду через черное крыльцо и сяду в сани около колодца.

– Как вам будет угодно, – повторил Баумвейс, снова поклонился и вышел.

Маршал засмеялся. В этот вечер он не пил вина, но беспечное опьянение охватило его с необычайной силой.

– В зиму! – сказал он самому себе. – К черту, в лес, в ночные горы! Прекрасно!

Он накинул плащ и незаметно вышел из гостиницы через сад. Около колодца стояли сани – Баумвейс уже ждал маршала. Лошади, храпя, пронеслись мимо часового у околицы. Часовой привычно, хотя и с опозданием, вскинул ружье к плечу и отдал маршалу честь. Он долго слушал, как болтают, удаляясь, бубенцы, и покачал головой:

– Какая ночь! Эх, только бы один глоток горячего вина!

Лошади мчались по земле, кованной из серебра. Снег таял на их горячих мордах. Леса заколдовала стужа. Черный плющ крепко сжимал стволы буков, как бы стараясь согреть в них живительные соки.

Внезапно лошади остановились около ручья. Он не замерз. Он круто пенился и шумел по камням, сбегая из горных пещер, из пущи, заваленной буреломом и мерзлой листвой.

Лошади пили из ручья. Что-то пронеслось в воде под их копытами блестящей струей. Они шарахнулись и рванулись вскачь по узкой дороге.

– Форель, – сказал возница. – Веселая рыба!

Маршал улыбнулся. Опьянение не проходило. Оно не прошло и тогда, когда лошади вынесли сани на поляну в горах, к старому дому с высокой крышей.

Окна были освещены. Возница соскочил и откинул полость.

Дверь распахнулась, и маршал об руку с Баумвейсом вошел, сбросив плащ, в низкую комнату, освещенную свечами, и остановился у порога. В комнате было несколько нарядных женщин и мужчин.

Одна из женщин встала. Маршал взглянул на нее и догадался, что это была Мария Черни.

– Простите меня, – сказал маршал и слегка покраснел. – Простите за непрошеное вторжение. Но мы, солдаты, не знаем ни семьи, ни праздников, ни мирного веселья. Позвольте же мне немного погреться у вашего огня.

Старый лесничий поклонился маршалу, а Мария Черни быстро подошла, взглянула маршалу в глаза и протянула руку. Маршал поцеловал руку, и она показалась ему холодной, как льдинка. Все молчали.

Мария Черни осторожно дотронулась до щеки маршала, провела пальцем по глубокому шраму и спросила:

– Это было очень больно?

– Да, – ответил, смешавшись, маршал, – это был крепкий сабельный удар.

Тогда она взяла его под руку и подвела к гостям. Она знакомила его с ними, смущенная и сияющая, как будто представляла им своего жениха. Шепот недоумения пробежал среди гостей.

Не знаю, нужно ли вам, читатель, описывать наружность Марии Черни? Если вы, как и я, были ее современником, то, наверное, слышали о светлой красоте этой женщины, о ее легкой походке, капризном, но пленительном нраве. Не было ни одного мужчины, который посмел бы надеяться на любовь Марии Черни. Быть может, только такие люди, как Шиллер, могли быть достойны ее любви.

Что было дальше? Маршал провел в доме лесничего два дня. Не будем говорить о любви, потому что мы до сих пор не знаем, что это такое. Может быть, это густой снег, падающий всю ночь, или зимние ручьи, где плещется форель. Или это смех и пение и запах старой смолы перед рассветом, когда догорают свечи и звезды прижимаются к стеклам, чтобы блестеть в глазах у Марии Черни. Кто знает? Может быть, это обнаженная рука на жестком эполете, пальцы, гладящие холодные волосы, заштопанный фрак Баумвейса. Это мужские слезы о том, чего никогда не ожидало сердце: о нежности, о ласке, несвязном шепоте среди лесных ночей. Может быть, это возвращение детства. Кто знает? И может быть, это отчаяние перед расставанием, когда падает сердце и Мария Черни судорожно гладит рукой обои, столы, створки дверей той комнаты, что была свидетелем ее любви. И, может быть, наконец, это крик и беспамятство женщины, когда за окнами, в дыму факелов, при резких выкриках команды наполеоновские жандармы соскакивают с седел и входят в дом, чтобы арестовать маршала по личному приказу императора.

Бывают истории, которые промелькнут и исчезнут, как птицы, но навсегда остаются в памяти у людей, ставших невольными их очевидцами.

Все вокруг осталось по-прежнему. Все так же шумели во время ветра леса и ручей кружил в маленьких водоворотах темную листву. Все так же отдавалось в горах эхо топора и в городке болтали женщины, собираясь около колодца.

Но почему-то эти леса, и медленно падающий снег, и блеск форелей в ручье заставляли Баумвейса вынимать из заднего кармана фрака хотя и старый, но белоснежный платок, прижимать его к глазам и шептать бессвязные печальные слова о короткой любви Марии Черни и о том, что временами жизнь делается похожей на музыку.

Но, шептал Баумвейс, несмотря на сердечную боль, он рад, что был участником этого случая и испытал волнение, какое редко выпадает на долю старого бедного тапера.

1939

pailish.livejournal.com

Ручьи, где плещется форель. Автор - Паустовский Константин Георгиевич. Содержание - Константин Паустовский Ручьи, где плещется форель

Константин Паустовский

Ручьи, где плещется форель

Судьба одного наполеоновского маршала – не будем называть его имени, дабы не раздражать историков и педантов, – заслуживает того, чтобы рассказать ее вам, сетующим на скудость человеческих чувств.

Маршал этот был еще молод. Легкая седина и шрам на щеке придавали особую привлекательность его лицу. Оно потемнело от лишений и походов.

Солдаты любили маршала: он разделял с ними тяжесть войны. Он часто спал в поле у костра, закутавшись в плащ, и просыпался от хриплого крика трубы. Он пил с солдатами из одной манерки и носил потертый мундир, покрытый пылью.

Он не видел и не знал ничего, кроме утомительных переходов и сражений. Ему никогда не приходило в голову нагнуться с седла и запросто спросить у крестьянина, как называется трава, которую топтал его конь, или узнать, чем знамениты города, взятые его солдатами во славу Франции. Непрерывная война научила его молчаливости, забвению собственной жизни.

Однажды зимой конный корпус маршала, стоявший в Ломбардии, получил приказ немедленно выступить в Германию и присоединиться к «большой армии».

На двенадцатый день корпус стал на ночлег в маленьком немецком городке. Горы, покрытые снегом, белели среди ночи. Буковые леса простирались вокруг, и одни только звезды мерцали в небе среди всеобщей неподвижности.

Маршал остановился в гостинице. После скромного ужина он сел у камина в маленьком зале и отослал подчиненных. Он устал, ему хотелось остаться одному. Молчание городка, засыпанного по уши снегом, напоминало ему не то детство, не то недавний сон, которого, может быть, и не было. Маршал знал, что на днях император даст решительный бой, и успокаивал себя тем, что непривычное желание тишины нужно сейчас ему, маршалу, как последний отдых перед стремительным топотом атаки.

Огонь вызывает у людей оцепенение. Маршал, не спуская глаз с поленьев, пылавших в камине, не заметил, как в зал вошел пожилой человек с худым, птичьим лицом. На незнакомце был синий заштопанный фрак. Незнакомец подошел к камину и начал греть озябшие руки. Маршал поднял голову и недовольно спросил:

– Кто вы, сударь? Почему вы появились здесь так неслышно?

– Я музыкант Баумвейс, – ответил незнакомец. – Я вошел осторожно потому, что в эту зимнюю ночь невольно хочется двигаться без всякого шума.

Лицо и голос музыканта располагали к себе, и маршал, подумав, сказал:

– Садитесь к огню, сударь. Признаться, мне в жизни редко перепадают такие спокойные вечера, и я рад побеседовать с вами.

– Благодарю вас, – ответил музыкант, – но, если вы позволите, я лучше сяду к роялю и сыграю. Вот уже два часа как меня преследует одна музыкальная тема. Мне надо ее проиграть, а наверху, в моей комнате, нет рояля,

– Хорошо… – ответил маршал, – хотя тишина этой ночи несравненно приятнее самых божественных звуков.

Баумвейс подсел к роялю и заиграл едва слышно. Маршалу показалось, что вокруг городка звучат глубокие и легкие снега, поет зима, поют все ветви буков, тяжелые от снега, и звенит даже огонь в камине.

Маршал нахмурился, взглянул на поленья и заметил, что звенит не огонь, а шпора на его ботфорте.

– Мне уже мерещится всякая чертовщина, – сказал маршал. – Вы, должно быть, великолепный музыкант?

– Нет, – ответил Баумвейс и перестал играть, – я играю на свадьбах и праздничных вечерах у маленьких князей и именитых людей.

Около крыльца послышался скрип полозьев. Заржали лошади.

– Ну вот, – Баумвейс встал, – за мной приехали. Позвольте попрощаться с вами.

– Куда вы? – спросил маршал.

– В горах, в двух лье отсюда живет лесничий, – ответил Баумвейс. – В его доме гостит сейчас наша прелестная певица Мария Черни. Она скрывается здесь от превратностей войны. Сегодня Марии Черни исполнилось двадцать три года, и она устраивает небольшой праздник. А какой праздник может обойтись без старого тапера Баумвейса?!

Маршал поднялся с кресла.

– Сударь, – сказал он, – мой корпус выступает отсюда завтра утром. Не будет ли неучтиво с моей стороны, если я присоединюсь к вам и проведу эту ночь в доме лесничего?

– Как вам будет угодно, – ответил Баумвейс и сдержанно поклонился, но было заметно, что он удивлен словами маршала.

– Но, – сказал маршал, – никому ни слова об этом. Я выйду через черное крыльцо и сяду в сани около колодца.

– Как вам будет угодно, – повторил Баумвейс, снова поклонился и вышел.

Маршал засмеялся. В этот вечер он не пил вина, но беспечное опьянение охватило его с необычайной силой.

– В зиму! – сказал он самому себе. – К черту, в лес, в ночные горы! Прекрасно!

Он накинул плащ и незаметно вышел из гостиницы через сад. Около колодца стояли сани – Баумвейс уже ждал маршала. Лошади, храпя, пронеслись мимо часового у околицы. Часовой привычно, хотя и с опозданием, вскинул ружье к плечу и отдал маршалу честь. Он долго слушал, как болтают, удаляясь, бубенцы, и покачал головой:

– Какая ночь! Эх, только бы один глоток горячего вина!

Лошади мчались по земле, кованной из серебра. Снег таял на их горячих мордах. Леса заколдовала стужа. Черный плющ крепко сжимал стволы буков, как бы стараясь согреть в них живительные соки.

Внезапно лошади остановились около ручья. Он не замерз. Он круто пенился и шумел по камням, сбегая из горных пещер, из пущи, заваленной буреломом и мерзлой листвой.

Лошади пили из ручья. Что-то пронеслось в воде под их копытами блестящей струей. Они шарахнулись и рванулись вскачь по узкой дороге.

– Форель, – сказал возница. – Веселая рыба!

Маршал улыбнулся. Опьянение не проходило. Оно не прошло и тогда, когда лошади вынесли сани на поляну в горах, к старому дому с высокой крышей.

Окна были освещены. Возница соскочил и откинул полость.

Дверь распахнулась, и маршал об руку с Баумвейсом вошел, сбросив плащ, в низкую комнату, освещенную свечами, и остановился у порога. В комнате было несколько нарядных женщин и мужчин.

Одна из женщин встала. Маршал взглянул на нее и догадался, что это была Мария Черни.

– Простите меня, – сказал маршал и слегка покраснел. – Простите за непрошеное вторжение. Но мы, солдаты, не знаем ни семьи, ни праздников, ни мирного веселья. Позвольте же мне немного погреться у вашего огня.

Старый лесничий поклонился маршалу, а Мария Черни быстро подошла, взглянула маршалу в глаза и протянула руку. Маршал поцеловал руку, и она показалась ему холодной, как льдинка. Все молчали.

Мария Черни осторожно дотронулась до щеки маршала, провела пальцем по глубокому шраму и спросила:

– Это было очень больно?

– Да, – ответил, смешавшись, маршал, – это был крепкий сабельный удар.

Тогда она взяла его под руку и подвела к гостям. Она знакомила его с ними, смущенная и сияющая, как будто представляла им своего жениха. Шепот недоумения пробежал среди гостей.

Не знаю, нужно ли вам, читатель, описывать наружность Марии Черни? Если вы, как и я, были ее современником, то, наверное, слышали о светлой красоте этой женщины, о ее легкой походке, капризном, но пленительном нраве. Не было ни одного мужчины, который посмел бы надеяться на любовь Марии Черни. Быть может, только такие люди, как Шиллер, могли быть достойны ее любви.

Что было дальше? Маршал провел в доме лесничего два дня. Не будем говорить о любви, потому что мы до сих пор не знаем, что это такое. Может быть, это густой снег, падающий всю ночь, или зимние ручьи, где плещется форель. Или это смех и пение и запах старой смолы перед рассветом, когда догорают свечи и звезды прижимаются к стеклам, чтобы блестеть в глазах у Марии Черни. Кто знает? Может быть, это обнаженная рука на жестком эполете, пальцы, гладящие холодные волосы, заштопанный фрак Баумвейса. Это мужские слезы о том, чего никогда не ожидало сердце: о нежности, о ласке, несвязном шепоте среди лесных ночей. Может быть, это возвращение детства. Кто знает? И может быть, это отчаяние перед расставанием, когда падает сердце и Мария Черни судорожно гладит рукой обои, столы, створки дверей той комнаты, что была свидетелем ее любви. И, может быть, наконец, это крик и беспамятство женщины, когда за окнами, в дыму факелов, при резких выкриках команды наполеоновские жандармы соскакивают с седел и входят в дом, чтобы арестовать маршала по личному приказу императора.

www.booklot.ru

Ручьи,где плещется форель — рассказ Константина Паустовского — Сказочник №13

Рассказ Константина Георгиевича Паустовского "Ручьи,где плещется форель"

 Судьба одного наполеоновского маршала – не будем называть его имени, дабы не раздражать историков и педантов, – заслуживает того, чтобы рассказать ее вам, сетующим на скудость человеческих чувств.

Маршал этот был еще молод. Легкая седина и шрам на щеке придавали особую привлекательность его лицу. Оно потемнело от лишений и походов.

Солдаты любили маршала: он разделял с ними тяжесть войны. Он часто спал в поле у костра, закутавшись в плащ, и просыпался от хриплого крика трубы. Он пил с солдатами из одной манерки и носил потертый мундир, покрытый пылью.

Он не видел и не знал ничего, кроме утомительных переходов и сражений. Ему никогда не приходило в голову нагнуться с седла и запросто спросить у крестьянина, как называется трава, которую топтал его конь, или узнать, чем знамениты города, взятые его солдатами во славу Франции. Непрерывная война научила его молчаливости, забвению собственной жизни.

Однажды зимой конный корпус маршала, стоявший в Ломбардии, получил приказ немедленно выступить в Германию и присоединиться к «большой армии».

На двенадцатый день корпус стал на ночлег в маленьком немецком городке. Горы, покрытые снегом, белели среди ночи. Буковые леса простирались вокруг, и одни только звезды мерцали в небе среди всеобщей неподвижности.

Маршал остановился в гостинице. После скромного ужина он сел у камина в маленьком зале и отослал подчиненных. Он устал, ему хотелось остаться одному. Молчание городка, засыпанного по уши снегом, напоминало ему не то детство, не то недавний сон, которого, может быть, и не было. Маршал знал, что на днях император даст решительный бой, и успокаивал себя тем, что непривычное желание тишины нужно сейчас ему, маршалу, как последний отдых перед стремительным топотом атаки.

Огонь вызывает у людей оцепенение. Маршал, не спуская глаз с поленьев, пылавших в камине, не заметил, как в зал вошел пожилой человек с худым, птичьим лицом. На незнакомце был синий заштопанный фрак. Незнакомец подошел к камину и начал греть озябшие руки. Маршал поднял голову и недовольно спросил:

– Кто вы, сударь? Почему вы появились здесь так неслышно?

– Я музыкант Баумвейс, – ответил незнакомец. – Я вошел осторожно потому, что в эту зимнюю ночь невольно хочется двигаться без всякого шума.

Лицо и голос музыканта располагали к себе, и маршал, подумав, сказал:

– Садитесь к огню, сударь. Признаться, мне в жизни редко перепадают такие спокойные вечера, и я рад побеседовать с вами.

– Благодарю вас, – ответил музыкант, – но, если вы позволите, я лучше сяду к роялю и сыграю. Вот уже два часа как меня преследует одна музыкальная тема. Мне надо ее проиграть, а наверху, в моей комнате, нет рояля,

– Хорошо… – ответил маршал, – хотя тишина этой ночи несравненно приятнее самых божественных звуков.

Баумвейс подсел к роялю и заиграл едва слышно. Маршалу показалось, что вокруг городка звучат глубокие и легкие снега, поет зима, поют все ветви буков, тяжелые от снега, и звенит даже огонь в камине.

Маршал нахмурился, взглянул на поленья и заметил, что звенит не огонь, а шпора на его ботфорте.

– Мне уже мерещится всякая чертовщина, – сказал маршал. – Вы, должно быть, великолепный музыкант?

– Нет, – ответил Баумвейс и перестал играть, – я играю на свадьбах и праздничных вечерах у маленьких князей и именитых людей.

Около крыльца послышался скрип полозьев. Заржали лошади.

– Ну вот, – Баумвейс встал, – за мной приехали. Позвольте попрощаться с вами.

– Куда вы? – спросил маршал.

– В горах, в двух лье отсюда живет лесничий, – ответил Баумвейс. – В его доме гостит сейчас наша прелестная певица Мария Черни. Она скрывается здесь от превратностей войны. Сегодня Марии Черни исполнилось двадцать три года, и она устраивает небольшой праздник. А какой праздник может обойтись без старого тапера Баумвейса?!

Маршал поднялся с кресла.

– Сударь, – сказал он, – мой корпус выступает отсюда завтра утром. Не будет ли неучтиво с моей стороны, если я присоединюсь к вам и проведу эту ночь в доме лесничего?

– Как вам будет угодно, – ответил Баумвейс и сдержанно поклонился, но было заметно, что он удивлен словами маршала.

– Но, – сказал маршал, – никому ни слова об этом. Я выйду через черное крыльцо и сяду в сани около колодца.

– Как вам будет угодно, – повторил Баумвейс, снова поклонился и вышел.

Маршал засмеялся. В этот вечер он не пил вина, но беспечное опьянение охватило его с необычайной силой.

– В зиму! – сказал он самому себе. – К черту, в лес, в ночные горы! Прекрасно!

Он накинул плащ и незаметно вышел из гостиницы через сад. Около колодца стояли сани – Баумвейс уже ждал маршала. Лошади, храпя, пронеслись мимо часового у околицы. Часовой привычно, хотя и с опозданием, вскинул ружье к плечу и отдал маршалу честь. Он долго слушал, как болтают, удаляясь, бубенцы, и покачал головой:

– Какая ночь! Эх, только бы один глоток горячего вина!

Лошади мчались по земле, кованной из серебра. Снег таял на их горячих мордах. Леса заколдовала стужа. Черный плющ крепко сжимал стволы буков, как бы стараясь согреть в них живительные соки.

Внезапно лошади остановились около ручья. Он не замерз. Он круто пенился и шумел по камням, сбегая из горных пещер, из пущи, заваленной буреломом и мерзлой листвой.

Лошади пили из ручья. Что-то пронеслось в воде под их копытами блестящей струей. Они шарахнулись и рванулись вскачь по узкой дороге.

– Форель, – сказал возница. – Веселая рыба!

Маршал улыбнулся. Опьянение не проходило. Оно не прошло и тогда, когда лошади вынесли сани на поляну в горах, к старому дому с высокой крышей.

Окна были освещены. Возница соскочил и откинул полость.

Дверь распахнулась, и маршал об руку с Баумвейсом вошел, сбросив плащ, в низкую комнату, освещенную свечами, и остановился у порога. В комнате было несколько нарядных женщин и мужчин.

Одна из женщин встала. Маршал взглянул на нее и догадался, что это была Мария Черни.

– Простите меня, – сказал маршал и слегка покраснел. – Простите за непрошеное вторжение. Но мы, солдаты, не знаем ни семьи, ни праздников, ни мирного веселья. Позвольте же мне немного погреться у вашего огня.

Старый лесничий поклонился маршалу, а Мария Черни быстро подошла, взглянула маршалу в глаза и протянула руку. Маршал поцеловал руку, и она показалась ему холодной, как льдинка. Все молчали.

Мария Черни осторожно дотронулась до щеки маршала, провела пальцем по глубокому шраму и спросила:

– Это было очень больно?

– Да, – ответил, смешавшись, маршал, – это был крепкий сабельный удар.

Тогда она взяла его под руку и подвела к гостям. Она знакомила его с ними, смущенная и сияющая, как будто представляла им своего жениха. Шепот недоумения пробежал среди гостей.

Не знаю, нужно ли вам, читатель, описывать наружность Марии Черни? Если вы, как и я, были ее современником, то, наверное, слышали о светлой красоте этой женщины, о ее легкой походке, капризном, но пленительном нраве. Не было ни одного мужчины, который посмел бы надеяться на любовь Марии Черни. Быть может, только такие люди, как Шиллер, могли быть достойны ее любви.

Что было дальше? Маршал провел в доме лесничего два дня. Не будем говорить о любви, потому что мы до сих пор не знаем, что это такое. Может быть, это густой снег, падающий всю ночь, или зимние ручьи, где плещется форель. Или это смех и пение и запах старой смолы перед рассветом, когда догорают свечи и звезды прижимаются к стеклам, чтобы блестеть в глазах у Марии Черни. Кто знает? Может быть, это обнаженная рука на жестком эполете, пальцы, гладящие холодные волосы, заштопанный фрак Баумвейса. Это мужские слезы о том, чего никогда не ожидало сердце: о нежности, о ласке, несвязном шепоте среди лесных ночей. Может быть, это возвращение детства. Кто знает? И может быть, это отчаяние перед расставанием, когда падает сердце и Мария Черни судорожно гладит рукой обои, столы, створки дверей той комнаты, что была свидетелем ее любви. И, может быть, наконец, это крик и беспамятство женщины, когда за окнами, в дыму факелов, при резких выкриках команды наполеоновские жандармы соскакивают с седел и входят в дом, чтобы арестовать маршала по личному приказу императора.

Бывают истории, которые промелькнут и исчезнут, как птицы, но навсегда остаются в памяти у людей, ставших невольными их очевидцами.

Все вокруг осталось по-прежнему. Все так же шумели во время ветра леса и ручей кружил в маленьких водоворотах темную листву. Все так же отдавалось в горах эхо топора и в городке болтали женщины, собираясь около колодца.

Но почему-то эти леса, и медленно падающий снег, и блеск форелей в ручье заставляли Баумвейса вынимать из заднего кармана фрака хотя и старый, но белоснежный платок, прижимать его к глазам и шептать бессвязные печальные слова о короткой любви Марии Черни и о том, что временами жизнь делается похожей на музыку.

Но, шептал Баумвейс, несмотря на сердечную боль, он рад, что был участником этого случая и испытал волнение, какое редко выпадает на долю старого бедного тапера.-------------------------------------------------Рассказы К.Г.Паустовского.Читаем бесплатно онлайн 

Читать другие произведения Паустовского. Список

1-3.su

Ручьи, где плещется форель

---------------------------------------------

Константин Паустовский

Ручьи, где плещется форельСудьба одного наполеоновского маршала – не будем называть его имени, дабы не раздражать историков и педантов, – заслуживает того, чтобы рассказать ее вам, сетующим на скудость человеческих чувств.

Маршал этот был еще молод. Легкая седина и шрам на щеке придавали особую привлекательность его лицу. Оно потемнело от лишений и походов.

Солдаты любили маршала: он разделял с ними тяжесть войны. Он часто спал в поле у костра, закутавшись в плащ, и просыпался от хриплого крика трубы. Он пил с солдатами из одной манерки и носил потертый мундир, покрытый пылью.

Он не видел и не знал ничего, кроме утомительных переходов и сражений. Ему никогда не приходило в голову нагнуться с седла и запросто спросить у крестьянина, как называется трава, которую топтал его конь, или узнать, чем знамениты города, взятые его солдатами во славу Франции. Непрерывная война научила его молчаливости, забвению собственной жизни.

Однажды зимой конный корпус маршала, стоявший в Ломбардии, получил приказ немедленно выступить в Германию и присоединиться к «большой армии».

На двенадцатый день корпус стал на ночлег в маленьком немецком городке. Горы, покрытые снегом, белели среди ночи. Буковые леса простирались вокруг, и одни только звезды мерцали в небе среди всеобщей неподвижности.

Маршал остановился в гостинице. После скромного ужина он сел у камина в маленьком зале и отослал подчиненных. Он устал, ему хотелось остаться одному. Молчание городка, засыпанного по уши снегом, напоминало ему не то детство, не то недавний сон, которого, может быть, и не было. Маршал знал, что на днях император даст решительный бой, и успокаивал себя тем, что непривычное желание тишины нужно сейчас ему, маршалу, как последний отдых перед стремительным топотом атаки.

Огонь вызывает у людей оцепенение. Маршал, не спуская глаз с поленьев, пылавших в камине, не заметил, как в зал вошел пожилой человек с худым, птичьим лицом. На незнакомце был синий заштопанный фрак. Незнакомец подошел к камину и начал греть озябшие руки. Маршал поднял голову и недовольно спросил:

– Кто вы, сударь? Почему вы появились здесь так неслышно?

– Я музыкант Баумвейс, – ответил незнакомец. – Я вошел осторожно потому, что в эту зимнюю ночь невольно хочется двигаться без всякого шума.

Лицо и голос музыканта располагали к себе, и маршал, подумав, сказал:

– Садитесь к огню, сударь. Признаться, мне в жизни редко перепадают такие спокойные вечера, и я рад побеседовать с вами.

– Благодарю вас, – ответил музыкант, – но, если вы позволите, я лучше сяду к роялю и сыграю. Вот уже два часа как меня преследует одна музыкальная тема. Мне надо ее проиграть, а наверху, в моей комнате, нет рояля,

– Хорошо… – ответил маршал, – хотя тишина этой ночи несравненно приятнее самых божественных звуков.

Баумвейс подсел к роялю и заиграл едва слышно. Маршалу показалось, что вокруг городка звучат глубокие и легкие снега, поет зима, поют все ветви буков, тяжелые от снега, и звенит даже огонь в камине.

Маршал нахмурился, взглянул на поленья и заметил, что звенит не огонь, а шпора на его ботфорте.

– Мне уже мерещится всякая чертовщина, – сказал маршал. – Вы, должно быть, великолепный музыкант?

– Нет, – ответил Баумвейс и перестал играть, – я играю на свадьбах и праздничных вечерах у маленьких князей и именитых людей.

Около крыльца послышался скрип полозьев. Заржали лошади.

– Ну вот, – Баумвейс встал, – за мной приехали. Позвольте попрощаться с вами.

– Куда вы? – спросил маршал.

– В горах, в двух лье отсюда живет лесничий, – ответил Баумвейс. – В его доме гостит сейчас наша прелестная певица Мария Черни. Она скрывается здесь от превратностей войны. Сегодня Марии Черни исполнилось двадцать три года, и она устраивает небольшой праздник. А какой праздник может обойтись без старого тапера Баумвейса?!

Маршал поднялся с кресла.

– Сударь, – сказал он, – мой корпус выступает отсюда завтра утром. Не будет ли неучтиво с моей стороны, если я присоединюсь к вам и проведу эту ночь в доме лесничего?

– Как вам будет угодно, – ответил Баумвейс и сдержанно поклонился, но было заметно, что он удивлен словами маршала.

– Но, – сказал маршал, – никому ни слова об этом. Я выйду через черное крыльцо и сяду в сани около колодца.

– Как вам будет угодно, – повторил Баумвейс, снова поклонился и вышел.

Маршал засмеялся. В этот вечер он не пил вина, но беспечное опьянение охватило его с необычайной силой.

– В зиму! – сказал он самому себе. – К черту, в лес, в ночные горы! Прекрасно!

Он накинул плащ и незаметно вышел из гостиницы через сад. Около колодца стояли сани – Баумвейс уже ждал маршала. Лошади, храпя, пронеслись мимо часового у околицы. Часовой привычно, хотя и с опозданием, вскинул ружье к плечу и отдал маршалу честь. Он долго слушал, как болтают, удаляясь, бубенцы, и покачал головой:

– Какая ночь! Эх, только бы один глоток горячего вина!

Лошади мчались по земле, кованной из серебра. Снег таял на их горячих мордах. Леса заколдовала стужа. Черный плющ крепко сжимал стволы буков, как бы стараясь согреть в них живительные соки.

Внезапно лошади остановились около ручья. Он не замерз. Он круто пенился и шумел по камням, сбегая из горных пещер, из пущи, заваленной буреломом и мерзлой листвой.

Лошади пили из ручья. Что-то пронеслось в воде под их копытами блестящей струей. Они шарахнулись и рванулись вскачь по узкой дороге.

– Форель, – сказал возница. – Веселая рыба!

Маршал улыбнулся. Опьянение не проходило. Оно не прошло и тогда, когда лошади вынесли сани на поляну в горах, к старому дому с высокой крышей.

Окна были освещены. Возница соскочил и откинул полость.

Дверь распахнулась, и маршал об руку с Баумвейсом вошел, сбросив плащ, в низкую комнату, освещенную свечами, и остановился у порога. В комнате было несколько нарядных женщин и мужчин.

Одна из женщин встала. Маршал взглянул на нее и догадался, что это была Мария Черни.

– Простите меня, – сказал маршал и слегка покраснел. – Простите за непрошеное вторжение. Но мы, солдаты, не знаем ни семьи, ни праздников, ни мирного веселья. Позвольте же мне немного погреться у вашего огня.

Старый лесничий поклонился маршалу, а Мария Черни быстро подошла, взглянула маршалу в глаза и протянула руку. Маршал поцеловал руку, и она показалась ему холодной, как льдинка. Все молчали.

Мария Черни осторожно дотронулась до щеки маршала, провела пальцем по глубокому шраму и спросила:

– Это было очень больно?

– Да, – ответил, смешавшись, маршал, – это был крепкий сабельный удар.

Тогда она взяла его под руку и подвела к гостям. Она знакомила его с ними, смущенная и сияющая, как будто представляла им своего жениха. Шепот недоумения пробежал среди гостей.

Не знаю, нужно ли вам, читатель, описывать наружность Марии Черни? Если вы, как и я, были ее современником, то, наверное, слышали о светлой красоте этой женщины, о ее легкой походке, капризном, но пленительном нраве. Не было ни одного мужчины, который посмел бы надеяться на любовь Марии Черни. Быть может, только такие люди, как Шиллер, могли быть достойны ее любви.

Что было дальше? Маршал провел в доме лесничего два дня. Не будем говорить о любви, потому что мы до сих пор не знаем, что это такое. Может быть, это густой снег, падающий всю ночь, или зимние ручьи, где плещется форель. Или это смех и пение и запах старой смолы перед рассветом, когда догорают свечи и звезды прижимаются к стеклам, чтобы блестеть в глазах у Марии Черни. Кто знает? Может быть, это обнаженная рука на жестком эполете, пальцы, гладящие холодные волосы, заштопанный фрак Баумвейса. Это мужские слезы о том, чего никогда не ожидало сердце: о нежности, о ласке, несвязном шепоте среди лесных ночей. Может быть, это возвращение детства. Кто знает? И может быть, это отчаяние перед расставанием, когда падает сердце и Мария Черни судорожно гладит рукой обои, столы, створки дверей той комнаты, что была свидетелем ее любви. И, может быть, наконец, это крик и беспамятство женщины, когда за окнами, в дыму факелов, при резких выкриках команды наполеоновские жандармы соскакивают с седел и входят в дом, чтобы арестовать маршала по личному приказу императора.

Бывают истории, которые промелькнут и исчезнут, как птицы, но навсегда остаются в памяти у людей, ставших невольными их очевидцами.

Все вокруг осталось по-прежнему. Все так же шумели во время ветра леса и ручей кружил в маленьких водоворотах темную листву. Все так же отдавалось в горах эхо топора и в городке болтали женщины, собираясь около колодца.

Но почему-то эти леса, и медленно падающий снег, и блеск форелей в ручье заставляли Баумвейса вынимать из заднего кармана фрака хотя и старый, но белоснежный платок, прижимать его к глазам и шептать бессвязные печальные слова о короткой любви Марии Черни и о том, что временами жизнь делается похожей на музыку.

Но, шептал Баумвейс, несмотря на сердечную боль, он рад, что был участником этого случая и испытал волнение, какое редко выпадает на долю старого бедного тапера.

1939

www.userdocs.ru

Ручьи, где плещется форель. Страница 1

Константин Паустовский

Ручьи, где плещется форель

Судьба одного наполеоновского маршала – не будем называть его имени, дабы не раздражать историков и педантов, – заслуживает того, чтобы рассказать ее вам, сетующим на скудость человеческих чувств.

Маршал этот был еще молод. Легкая седина и шрам на щеке придавали особую привлекательность его лицу. Оно потемнело от лишений и походов.

Солдаты любили маршала: он разделял с ними тяжесть войны. Он часто спал в поле у костра, закутавшись в плащ, и просыпался от хриплого крика трубы. Он пил с солдатами из одной манерки и носил потертый мундир, покрытый пылью.

Он не видел и не знал ничего, кроме утомительных переходов и сражений. Ему никогда не приходило в голову нагнуться с седла и запросто спросить у крестьянина, как называется трава, которую топтал его конь, или узнать, чем знамениты города, взятые его солдатами во славу Франции. Непрерывная война научила его молчаливости, забвению собственной жизни.

Однажды зимой конный корпус маршала, стоявший в Ломбардии, получил приказ немедленно выступить в Германию и присоединиться к «большой армии».

На двенадцатый день корпус стал на ночлег в маленьком немецком городке. Горы, покрытые снегом, белели среди ночи. Буковые леса простирались вокруг, и одни только звезды мерцали в небе среди всеобщей неподвижности.

Маршал остановился в гостинице. После скромного ужина он сел у камина в маленьком зале и отослал подчиненных. Он устал, ему хотелось остаться одному. Молчание городка, засыпанного по уши снегом, напоминало ему не то детство, не то недавний сон, которого, может быть, и не было. Маршал знал, что на днях император даст решительный бой, и успокаивал себя тем, что непривычное желание тишины нужно сейчас ему, маршалу, как последний отдых перед стремительным топотом атаки.

Огонь вызывает у людей оцепенение. Маршал, не спуская глаз с поленьев, пылавших в камине, не заметил, как в зал вошел пожилой человек с худым, птичьим лицом. На незнакомце был синий заштопанный фрак. Незнакомец подошел к камину и начал греть озябшие руки. Маршал поднял голову и недовольно спросил:

– Кто вы, сударь? Почему вы появились здесь так неслышно?

– Я музыкант Баумвейс, – ответил незнакомец. – Я вошел осторожно потому, что в эту зимнюю ночь невольно хочется двигаться без всякого шума.

Лицо и голос музыканта располагали к себе, и маршал, подумав, сказал:

– Садитесь к огню, сударь. Признаться, мне в жизни редко перепадают такие спокойные вечера, и я рад побеседовать с вами.

– Благодарю вас, – ответил музыкант, – но, если вы позволите, я лучше сяду к роялю и сыграю. Вот уже два часа как меня преследует одна музыкальная тема. Мне надо ее проиграть, а наверху, в моей комнате, нет рояля,

– Хорошо… – ответил маршал, – хотя тишина этой ночи несравненно приятнее самых божественных звуков.

Баумвейс подсел к роялю и заиграл едва слышно. Маршалу показалось, что вокруг городка звучат глубокие и легкие снега, поет зима, поют все ветви буков, тяжелые от снега, и звенит даже огонь в камине.

Маршал нахмурился, взглянул на поленья и заметил, что звенит не огонь, а шпора на его ботфорте.

– Мне уже мерещится всякая чертовщина, – сказал маршал. – Вы, должно быть, великолепный музыкант?

– Нет, – ответил Баумвейс и перестал играть, – я играю на свадьбах и праздничных вечерах у маленьких князей и именитых людей.

Около крыльца послышался скрип полозьев. Заржали лошади.

– Ну вот, – Баумвейс встал, – за мной приехали. Позвольте попрощаться с вами.

– Куда вы? – спросил маршал.

– В горах, в двух лье отсюда живет лесничий, – ответил Баумвейс. – В его доме гостит сейчас наша прелестная певица Мария Черни. Она скрывается здесь от превратностей войны. Сегодня Марии Черни исполнилось двадцать три года, и она устраивает небольшой праздник. А какой праздник может обойтись без старого тапера Баумвейса?!

Маршал поднялся с кресла.

– Сударь, – сказал он, – мой корпус выступает отсюда завтра утром. Не будет ли неучтиво с моей стороны, если я присоединюсь к вам и проведу эту ночь в доме лесничего?

– Как вам будет угодно, – ответил Баумвейс и сдержанно поклонился, но было заметно, что он удивлен словами маршала.

– Но, – сказал маршал, – никому ни слова об этом. Я выйду через черное крыльцо и сяду в сани около колодца.

– Как вам будет угодно, – повторил Баумвейс, снова поклонился и вышел.

Маршал засмеялся. В этот вечер он не пил вина, но беспечное опьянение охватило его с необычайной силой.

– В зиму! – сказал он самому себе. – К черту, в лес, в ночные горы! Прекрасно!

Он накинул плащ и незаметно вышел из гостиницы через сад. Около колодца стояли сани – Баумвейс уже ждал маршала. Лошади, храпя, пронеслись мимо часового у околицы. Часовой привычно, хотя и с опозданием, вскинул ружье к плечу и отдал маршалу честь. Он долго слушал, как болтают, удаляясь, бубенцы, и покачал головой:

– Какая ночь! Эх, только бы один глоток горячего вина!

Лошади мчались по земле, кованной из серебра. Снег таял на их горячих мордах. Леса заколдовала стужа. Черный плющ крепко сжимал стволы буков, как бы стараясь согреть в них живительные соки.

Внезапно лошади остановились около ручья. Он не замерз. Он круто пенился и шумел по камням, сбегая из горных пещер, из пущи, заваленной буреломом и мерзлой листвой.

Лошади пили из ручья. Что-то пронеслось в воде под их копытами блестящей струей. Они шарахнулись и рванулись вскачь по узкой дороге.

– Форель, – сказал возница. – Веселая рыба!

Маршал улыбнулся. Опьянение не проходило. Оно не прошло и тогда, когда лошади вынесли сани на поляну в горах, к старому дому с высокой крышей.

Окна были освещены. Возница соскочил и откинул полость.

Дверь распахнулась, и маршал об руку с Баумвейсом вошел, сбросив плащ, в низкую комнату, освещенную свечами, и остановился у порога. В комнате было несколько нарядных женщин и мужчин.

Одна из женщин встала. Маршал взглянул на нее и догадался, что это была Мария Черни.

– Простите меня, – сказал маршал и слегка покраснел. – Простите за непрошеное вторжение. Но мы, солдаты, не знаем ни семьи, ни праздников, ни мирного веселья. Позвольте же мне немного погреться у вашего огня.

Старый лесничий поклонился маршалу, а Мария Черни быстро подошла, взглянула маршалу в глаза и протянула руку. Маршал поцеловал руку, и она показалась ему холодной, как льдинка. Все молчали.

Мария Черни осторожно дотронулась до щеки маршала, провела пальцем по глубокому шраму и спросила:

– Это было очень больно?

– Да, – ответил, смешавшись, маршал, – это был крепкий сабельный удар.

Тогда она взяла его под руку и подвела к гостям. Она знакомила его с ними, смущенная и сияющая, как будто представляла им своего жениха. Шепот недоумения пробежал среди гостей.

Не знаю, нужно ли вам, читатель, описывать наружность Марии Черни? Если вы, как и я, были ее современником, то, наверное, слышали о светлой красоте этой женщины, о ее легкой походке, капризном, но пленительном нраве. Не было ни одного мужчины, который посмел бы надеяться на любовь Марии Черни. Быть может, только такие люди, как Шиллер, могли быть достойны ее любви.

Что было дальше? Маршал провел в доме лесничего два дня. Не будем говорить о любви, потому что мы до сих пор не знаем, что это такое. Может быть, это густой снег, падающий всю ночь, или зимние ручьи, где плещется форель. Или это смех и пение и запах старой смолы перед рассветом, когда догорают свечи и звезды прижимаются к стеклам, чтобы блестеть в глазах у Марии Черни. Кто знает? Может быть, это обнаженная рука на жестком эполете, пальцы, гладящие холодные волосы, заштопанный фрак Баумвейса. Это мужские слезы о том, чего никогда не ожидало сердце: о нежности, о ласке, несвязном шепоте среди лесных ночей. Может быть, это возвращение детства. Кто знает? И может быть, это отчаяние перед расставанием, когда падает сердце и Мария Черни судорожно гладит рукой обои, столы, створки дверей той комнаты, что была свидетелем ее любви. И, может быть, наконец, это крик и беспамятство женщины, когда за окнами, в дыму факелов, при резких выкриках команды наполеоновские жандармы соскакивают с седел и входят в дом, чтобы арестовать маршала по личному приказу императора.

www.booklot.ru

Ручьи, где плещется форель - Паустовский Константин Георгиевич, стр. 1

---------------------------------------------

Константин Паустовский

Ручьи, где плещется форель

Судьба одного наполеоновского маршала – не будем называть его имени, дабы не раздражать историков и педантов, – заслуживает того, чтобы рассказать ее вам, сетующим на скудость человеческих чувств.

Маршал этот был еще молод. Легкая седина и шрам на щеке придавали особую привлекательность его лицу. Оно потемнело от лишений и походов.

Солдаты любили маршала: он разделял с ними тяжесть войны. Он часто спал в поле у костра, закутавшись в плащ, и просыпался от хриплого крика трубы. Он пил с солдатами из одной манерки и носил потертый мундир, покрытый пылью.

Он не видел и не знал ничего, кроме утомительных переходов и сражений. Ему никогда не приходило в голову нагнуться с седла и запросто спросить у крестьянина, как называется трава, которую топтал его конь, или узнать, чем знамениты города, взятые его солдатами во славу Франции. Непрерывная война научила его молчаливости, забвению собственной жизни.

Однажды зимой конный корпус маршала, стоявший в Ломбардии, получил приказ немедленно выступить в Германию и присоединиться к «большой армии».

На двенадцатый день корпус стал на ночлег в маленьком немецком городке. Горы, покрытые снегом, белели среди ночи. Буковые леса простирались вокруг, и одни только звезды мерцали в небе среди всеобщей неподвижности.

Маршал остановился в гостинице. После скромного ужина он сел у камина в маленьком зале и отослал подчиненных. Он устал, ему хотелось остаться одному. Молчание городка, засыпанного по уши снегом, напоминало ему не то детство, не то недавний сон, которого, может быть, и не было. Маршал знал, что на днях император даст решительный бой, и успокаивал себя тем, что непривычное желание тишины нужно сейчас ему, маршалу, как последний отдых перед стремительным топотом атаки.

Огонь вызывает у людей оцепенение. Маршал, не спуская глаз с поленьев, пылавших в камине, не заметил, как в зал вошел пожилой человек с худым, птичьим лицом. На незнакомце был синий заштопанный фрак. Незнакомец подошел к камину и начал греть озябшие руки. Маршал поднял голову и недовольно спросил:

– Кто вы, сударь? Почему вы появились здесь так неслышно?

– Я музыкант Баумвейс, – ответил незнакомец. – Я вошел осторожно потому, что в эту зимнюю ночь невольно хочется двигаться без всякого шума.

Лицо и голос музыканта располагали к себе, и маршал, подумав, сказал:

– Садитесь к огню, сударь. Признаться, мне в жизни редко перепадают такие спокойные вечера, и я рад побеседовать с вами.

– Благодарю вас, – ответил музыкант, – но, если вы позволите, я лучше сяду к роялю и сыграю. Вот уже два часа как меня преследует одна музыкальная тема. Мне надо ее проиграть, а наверху, в моей комнате, нет рояля,

– Хорошо… – ответил маршал, – хотя тишина этой ночи несравненно приятнее самых божественных звуков.

Баумвейс подсел к роялю и заиграл едва слышно. Маршалу показалось, что вокруг городка звучат глубокие и легкие снега, поет зима, поют все ветви буков, тяжелые от снега, и звенит даже огонь в камине.

Маршал нахмурился, взглянул на поленья и заметил, что звенит не огонь, а шпора на его ботфорте.

– Мне уже мерещится всякая чертовщина, – сказал маршал. – Вы, должно быть, великолепный музыкант?

– Нет, – ответил Баумвейс и перестал играть, – я играю на свадьбах и праздничных вечерах у маленьких князей и именитых людей.

Около крыльца послышался скрип полозьев. Заржали лошади.

– Ну вот, – Баумвейс встал, – за мной приехали. Позвольте попрощаться с вами.

– Куда вы? – спросил маршал.

– В горах, в двух лье отсюда живет лесничий, – ответил Баумвейс. – В его доме гостит сейчас наша прелестная певица Мария Черни.

tululu.org


Официальный сайт
Официальный сайт
Федеральный портал
Официальный сайт
Единое окно
Официальный сайт
Официальный сайт
Госавтоинспекция
Портал госуслуг РФ
Портал госуслуг СК
Shkolaprikumskoe | Все права защищены © 2018 | Карта сайта