«Икра будущего» Макс Острогин читать онлайн - страница 17. Макс острогин икра будущего

Икра будущего читать онлайн - Макс Острогин (Страница 9)

— Любое существо, пусть хотя бы и погань, охотится только на тех, кого может узнать, — сказал я. — А слизень, он тоже существо…

— А с чего это эти слизни нас вдруг узнают? — поинтересовалась Алиса.

— С того, что мы похожи на китайцев, — ответил я. — Вот и узнают.

— Может, вы и похожи, а я нет, — тут же возразила Алиса. — Я не китаец и никогда китайцем не была…

— Вообще похожи, — сказал я. — Руки-ноги-голова, все то же самое. Слизень видит — голова, конечности, значит, жрать можно. Холодильник совсем не похож ни на одно живое существо, его он жрать не станет.

Алиса покачала головой.

— Допустим, — сказала она. — Допустим… Но все равно, все равно… Все равно, говорю, вперед надо Прыщельгу запустить.

Егор начал надуваться, но Алиса тут же поправилась:

— Шучу, шучу. Пойдем вместе, взявшись за руки! Подпрыгивая! Как хорошо, что человечество вымерло раньше! Иначе оно бы вымерло сейчас, от смеха! Прыщельга, давай полезай в ящик, мне что-то тут надоело…

Егор забрался в холодильник, закрыл дверцу, защелкнулся, поднялся на ноги. Его немного пошатывало, и выглядел он, надо признаться… глупо, что ли, Алиса тут не ошибалась.

— Пошевелись, — велел я. — Подвигайся, что ли.

Егор попрыгал, побегал на месте и не на месте.

— Да… — похлопала в ладоши Алиса. — Это впечатляет. Взбесившийся холодильник, это да… Теперь я знаю, что не зря родилась — столько в своей жизни увидеть…

— Ладно, — оборвал я. — Уходим.

— По гробам! — воскликнула Алиса. — По гробам, други!

Я наклонился, влез в холодильник. Рюкзак в холодильник уже не вместился, пришлось навесить его снаружи. Как и топоры, как и винтовку, как другую снарягу, бутылки с запасенной водой, дрова. Оказалось не так уж легко все это, увесисто.

Алиса ругаться перестала, сосредоточилась на управлении. Егор, напротив, освоился вполне быстро, так что я даже перевесил на него четыре бутылки с водой.

— Двинулись.

Первым, конечно, я. Егор за мной, Алиса замыкала. Шагалось неплохо, я ожидал хуже. Спускались по лестнице. Я как-то радовался — что нас на самом деле никто не видит, глупо ведь, катастрофически глупо все это выглядит…

— Послушай, Дэв, я тебя, конечно, люблю, уважаю, как человека, который две недели просидел в сортире и вышел из него живым и здоровым, но ответь мне на несложный, в сущности, вопрос. Неужели нельзя по-другому? Вот какая-то во всем этом… Ненастоящесть, а?

Я не ответил ей.

— Ну, ненастоящесть, да. Чувствуешь? Этот снег, эти слизни… А теперь ты нас в холодильники одеваешь. Это ведь ненормально. Даже для нашего мира перебор. И так не бывает.

— В каком смысле не бывает? — спросил я.

— В смысле, что перебор. Не может столько безнадежности, гадости и глупости собираться в одном месте.

Егор поскользнулся и неловко покатился по широким ступенькам, подпрыгивая в холодильнике.

— Вот это как раз я и имела в виду, — указала Алиса пальцем. — Слишком кучно, дробь и то так не ложится.

Я не знал, что сказать, сам уже ничего не понимал, но ответил:

— Это хорошо, что гадость так сосредоточена.

— Ты псих, чего ж здесь хорошего?

— Нет, я наоборот. Я просто знаю — только одна гадость не может продолжаться вечно, рано или поздно она сменится на благость. И вот тогда благость обрушится на нас в своем ослепительном великолепии.

— Когда? После смерти?!

Егор пытался подняться. Из холодильника он не высовывался, опасался нападения слизня.

— После смерти это само собой, — сказал я. — Но нам повезет больше. Мы будем отмечены еще здесь, я в этом уверен.

— Прыщельга, кажется, шею сломал.

— Нет, я жив, — отозвался Егор. — Это совсем не больно! Дэв, ты здорово придумал!

— Предлагаю вам ходить в них постоянно, — сказала Алиса. — Вы в них словно родились.

Поднялся. Егор напряг силы и поднялся в холодильнике.

— И нет безумию конца…

Мы спустились до нижнего уровня, до дна, до буквы «М», до хрустящих зубов, до высохшей чешуи. Когда мы добрались до них, Алиса замолчала. Ей, наверное, было страшно, Егору было страшно, я увидел, как она взяла его за руку. И, чтобы им не было так страшно, я присоединился.

Мы прошли через тоннель, вдоль стены, молча, почти беззвучно, лишь Егор скрипел холодильником по кафелю. Выбрались на платформу, на станцию. Перрон был залит маслянистой пакостью, воняло тухлятиной и еще чем-то незнакомым, слизью из слизня, гадость. Стали протискиваться между фигурами.

— Бред продолжается, — громко прошептала Алиса. — Это станция бродячих статуй. Их несколько, я слышала про такое. Есть станции, где одни алюминиевые головы лежат…

Она опять пустилась в рассказы, теперь про оживающие статуи, спящие на дьявольских подземных вокзалах. Очень не стоит эти статуи тревожить, вот она знала одного, он как раз в такое попал, заблудился, конечно, не в холодильнике разгуливал, просто, по-человечески, но все равно приключилось. На той станции стояла железная собака с протертым до золотого блеска носом, дурень не удержался и тоже потер нос. А она потом ему являться стала. Чудиться то есть, ему все время казалось, что она у него за спиной, он все оглядывался, оглядывался — и на арматуру в конце концов напоролся…

В конце платформы спрыгнули на рельсы, двинулись по тоннелю. Как всегда, по правому, левый был засыпан. С трудом преодолели километр, скинули холодильники, как-то голо себя почувствовал, привык уже, что ли…

Без такой защиты идти было гораздо проще, прибавили скорости. Тоннель тянулся, и конца ему не предвиделось. Встречались и станции, несколько. Взорванные. То есть по левую руку начинался перрон, но вылезти на него невозможно — потолок был подорван и рухнул, засыпав все. Крошево из бетонных блоков и железа, с трудом протискивались вдоль стены.

Встретили три поезда, пустых, ни следов, ни скелетов.

Алиса уже не рассказывала страшных историй, шагали молча. Я пробовал считать шаги, но быстро это дело оставил, несколько раз сбивался. Положились на будильник Егора, он успешно отмеривал время, исправно тикал и двигал стрелками, четыре оборота.

Пробовал думать. О цели, о том, зачем мы идем и почему мы должны идти, но и думалось тоже плохо, скрипуче, работал мозгом, как дрова башкой колол. Трудно.

Через четыре часа вышли к первой развилке. Развилки мы встречали и раньше, только все отсеченные, засыпанные обрушенными стенами, пробиться сквозь завалы было никак. И вот.

— Куда теперь? — спросила Алиса.

Основной тоннель уходил вправо, влево от него отделялся другой, гораздо более узкий.

— Туда, — указал я.

— Почему туда? — сварливо осведомилась Алиса.

— Посмотри на рельсы.

Алиса принялась светить на рельсы.

— Влево рельсы… сильнее разъезжены.

Не очень, но сильнее, царапины свежие.

Двинулись влево и слегка под уклон.

— Дрезина, — радостно сказал Егор метров через пятьсот. — Смотрите, дрезина!

Дрезина стояла не на рельсах, а чуть сбоку, и чего так радоваться, дрезина, не вагон с тушенкой, дрезиной сыт не будешь.

— Дрезина смерти, — сказал я.

— Что? — не поняли Егор и Алиса.

— Дрезина смерти, — повторил я. — На ней…

— Погоди, — перебила Алиса. — Я сама расскажу. На этой дрезине черти перевозят грешников в ад, правильно?

Я промолчал. Какая разница?

— Это давняя история, — пустилась рассказывать Алиса зловещим голосом. — Такие дрезины издавна находили под землей, в самых глухих тоннелях, близких к преисподней — ибо сказано — чем глубже вниз, тем ближе ад. Многие наивные грешники садились на эти дрезины прокатиться, и их больше никто никогда не видел. А сами дрезины потом находили перепачканными кровью и кишками несчастных. Вот смотри, это кровь…

Алиса указала на неопрятные ржавые разводы на корпусе дрезины.

— Правда, что ли? — спросил Егор неуверенно.

— Ага, — ответила за меня Алиса. — Это кровь тех, кто ссытся в холодильник.

— Заткнись, Алиса, — велел я.

— Молчу-молчу. Только ты учти, Прыщельга… у всех чертей прекрасное чутье на всякую тухлятину — они тебя за километр учуют…

— Заткнись, — повторил я наиболее мрачным голосом.

— Ладно, затыкаюсь, — сказала Алиса примирительно. — Не бойся, Егор, шучу я, шучу. На этой дрезине лет десять никто уже не ездил, все закисло. Хотя двигатель, кажется, исправен…

Я в двигателях не очень хорошо разбирался, двигатель как двигатель, рычаги, провода, как оно работает, непонятно. Колеса вроде круглые, катиться, значит, может.

Алиса наклонилась над дрезиной, принялась осматривать механизм.

— Я могла бы попробовать завести…

— А верно! Зачем идти? — спросил Егор. — Можно ведь поехать!

— Наверное… Сейчас бензин проверю.

Алиса принялась осматривать бачок.

Зачем тут эта дрезина? Кто на ней ездил десять лет назад? Время без ответов.

Никак не могу привыкнуть к подземельям. Кажется, вот он, тоннель, нет в нем ничего загадочного. Но это только на первый взгляд. Рядом за стеной еще тоннель, и внизу, и над головой, и вертикальные шахты, ходы распространяются в земле, как вены в теле человека, их сотни. А есть еще подземные поселения и Нижнее метро…

Если наверху окончательно установится снег, то придется переселяться сюда. Кошмар в бесконечности переходов. Низкие потолки, тревожный затхлый воздух, на стенах скучные бороды, то ли лишайник, то ли пыль веков. Под землей выжить нельзя. Некоторое время просидеть, спасаясь от ярости поверхности — это да, а так чтобы совсем…

Интересно, насколько система тоннелей распространяется за город? Наверное, далеко, раньше любили строить с размахом. Возможно, эти тоннели тянутся и тянутся, и на самом деле есть такой, откуда получится выбраться на поверхность, но только не в этом мире, а в настоящем.

Я вдруг вспомнил, что подобная легенда на самом деле есть. Про тоннель. Заблудился один человек под землей, вот как мы с Курком тогда. Только мы вышли, а он не вышел, не получилось. Брел он через этот тоннель, брел, силы уже заканчивались, и пить хотелось очень — одним словом, все как полагается. Он почти уже сдох, но тут в конце тоннеля увидел свет.

Это была станция. Вся белая, а столбы, поддерживающие потолок, серебряные и золотые, а лестница наверх отделана изумрудными камнями. Он залез на перрон, и тут же на станцию прибыл поезд. Из вагонов показались люди, они направились к выходу, и человек за ними, люди поднялись по лестнице и…

То ли в прошлом он оказался, когда ничего еще не случилось.

То ли в будущем, когда зажили все раны.

То ли вообще в другом мире, где все совсем по-другому…

Или это про дорогу легенда? Идешь по дороге, по лесу, идешь-идешь, идешь-идешь, а потом выходишь. В поле. В настоящее, с пшеницей. А дальше дорога, и по ней машины едут, самые настоящие машины.

Глупая легенда. Вот если такая дорога на самом деле есть, то кто про нее расскажет? Вряд ли у того, кто по ней прошел, возникнет желание вернуться обратно? Не, дорога эта совсем односторонняя.

— Бензин есть, — сказала Алиса. — Литра два или чуть меньше. Прокатимся?

— Точно!

Егор забрался на сиденье, улыбнулся, собрался путешествовать. На собаку похож. Они тоже такие — улыбаются, выкусывают блох и в любую секунду готовы куда-то бежать.

— Поедем, а?

Егор ерзал на сиденье. Совсем сопля. Щенок, прокатиться ему хочется. И мне хочется, я что, не человек? И Алисе хотелось, она тоже поглядывала на дрезину с интересом.

Нам хотелось прокатиться на машинке, совсем как детям. А мы, собственно, дети и есть. Мы не взрослые, нет. Правильно Алиса говорила, ну, что я ничего не умею строить, только ломать умею. Взрослые строят дома, проводят трубы, сидят на веранде с чашкой шоколада, женятся, воспитывают внуков, размышляют на разные сложные темы, придумывают, как построить самолет, достающий до Луны. У взрослых всегда есть план. А дети ломают. Ломают, стреляют, бегают, кричат и дерутся, мучают животных и друг друга, любят кататься на велосипедах и питаться сахаром. Так что мы вполне себе дети. И никакого плана у нас нет, и что будет завтра, мы не знаем. Глупые и беспомощные.

— Надо слить бензин.

Я кинул Алисе бутылку. Но слить горючее не удалось, в бачке был установлен клапан, да и шланга у нас не оказалось, а бензокран приржавел настолько, что оторвать его не получилось.

— Надо дыру сбоку проделать, — посоветовал Егор.

Я сказал, что в баке наверняка скопились пары, может неплохо рвануть — а оно нам надо?

— Шланг армированный и приржавел… — Алиса ковырялась в моторе, — надо резать… Я сейчас…

Алиса принялась возиться с мотором, Егор размышлял о путях, ведущих в ад, а я опять о подземельях. Снег будет падать долго, со временем он смерзнется в плотную ледяную корку, и жизнь останется только здесь, внизу, кто сказал, что конец света — это пекло?

Гомер.

Я вспомнил Гомера. Гомер был велик, но вряд ли он видел столько, сколько я, как глаза у меня только не вытекли.

— Ах ты! — Алиса нервически пнула колесо дрезины. — Дрянь…

Она продемонстрировала нам окровавленный палец.

— К черту бензин…

Алиса стряхнула безымянный, кровь брызнула на колеса.

— Ну, все, — сказал я зловеще. — Дрезина смерти. Вы окропили адскую машину кровью, теперь она завезет вас в самые глубины ада. Готовьтесь…

Алиса ругнулась, прокляла дрезину, свою жизнь, зассанца Прыщельгу, ароматы которого обязательно приманят к нам целый полк оголодавших дьяволов, и то, что он переоделся, ничего не значит, и вообще, нет ли у кого пластыря?

Вместо пластыря у меня имелся скотч, им перемотал Алисин палец. Заживет.

Через двадцать шагов еще одна дрезина. То есть тележка, мотора у нее не было, вместо него был установлен пузатый баллон. Я вознадеялся, что в этом баллоне сохранился бензин или хотя бы солярка, я со скрипом свинтил кран, но из него вытекла лишь мутная жижа, вонючая и рыжая.

— Зачем баллон? — спросил Егор.

— Туда заливают кровь грешников, — сообщила Алиса. — Ты же видел.

— А на самом деле?

— Хрен знает, Я никогда не думаю о таких вещах. Зачем нужен баллон на колесиках? Плевать, после бродячих холодильников в моей душе случился некий излом… Плевать на эти банки, вперед, однако.

— Вперед…

— Ладно, вперед. Только пусть Пуговичник шагает сбоку, а то он на мета все время пялится.

— Я не пялюсь… — возразил Егор.

— Пялишься-пялишься, я же чувствую. Мы идем мир спасать, а он черт-те о чем думает.

— Я не думаю!

— Заткнитесь, — велел я. — Заткнитесь, пожалуйста, у меня голова в двух местах болит.

Да и ухо чешется. Кажется, гниль за ним поселилась, не вредная, не сыть, обычная. Но если запустить, может и отвалиться, чешется, иногда совсем непереносимо. Надо было их оставить. И Алису, и Егора. Оставил бы, да негде совсем. Видимо, вместе придется.

— Заткнитесь… — повторил я.

Они замолчали.

Мы двинулись дальше. Алиса шагала по правому рельсу, Егор по левому, я посередине.

— Влажность вроде…

Егор облизал губы.

— Точно, влажность. Водой пахнет, вы не слышите?

— У меня горло болит, — ответил Алиса. — Я вообще ничего не чувствую, все вкусы отбило. С чего здесь воде быть?

А у меня синдром усталости, у меня мозг отбило, я тоже ничего не чувствую.

— Здесь может быть река, — сказал я. — Или ручей, под землей много ручьев. Раньше они сидели в трубах, но теперь…

— Ручей бы услышали, — возразил Егор. — А здесь просто… вода. Рельсы вроде вкривь пошли! Поворот!

Егор указал пальцем.

Тоннель действительно поворачивал. Неожиданно резко, точно сломался, наверное, и на самом деле сломался. Я повернул первым и…

Много. Мрецы. Мрецов нельзя не узнать, они воняют, даже в том случае, когда не воняют. Луч выхватил их из темноты. Стояли. Вдоль стен. И между рельсами. Не обычные. Какие-то все сутулые, а некоторые вообще на четвереньках.

И еще мне кое-что не понравилось. Егор наступил мне на ноги, я зажал рукой ему рот, прижал к стене. Прикрутил лампу. Алиса все поняла, вжалась в стену сама.

Мы стояли в темноте несколько минут, затем стали отступать. Очень медленно, чтобы не брякнуть, чтобы не услышали. Разбираться в темноте с мрецами не стоит. Ты их не видишь, они тебя видят. И много их. Больше двадцати, если я правильно успел посчитать. И что особенно погано — с оружием. С молотками, с лопатами, с ломами. Мрецы с оружием редко попадаются, а тут… Видимо, всю жизнь с этими инструментами провели, так что после смерти оно у них в руках осталось, по привычке.

Идти пришлось на ощупь, медленно, определяя каждый шаг. Метров через триста остановились, я зажег лампу. Бледненько они выглядели — и Егор, и Алиса. Перепугались. Оно и понятно, схватка под землей гораздо опаснее, чем схватка на поверхности. Сбежать некуда, все время надо заботиться о свете, рикошетом может зашибить, потолок обваливается, дышать трудно. Преимуществ почти нет. Разве что к стене прислониться, прикрыть спину.

— Это кто? — спросил Егор.

— Шахтеры, — сказал я. — Бывшие то есть шахтеры, люди подземные. Мертвые. Совсем разложенные…

— А у некоторых, между прочим, топоры… — Егор нахмурился. — Давайте поворачивать, а?

— Давайте, — согласился я. — Попробуем обойти по главной линии.

— Что так? — спросила Алиса. — Зачем поворачивать? У нас же есть Рыбинск. Пусть он пойдет и всех убьет, ему это ничего не стоит!

Егор икнул.

— Давай, Рыбинск, покажи, — усмехнулась Алиса. — Иди, убей их.

— Их нельзя убить, — ответил я. — Они уже дохлые.

Алиса прищелкнула языком.

— Как все меняется… — Алиса потерла лоб. — Раньше нашего Рыбинска и гнать никуда не надо было, едва почувствует, где можно погань пошинковать, сразу туда поторапливается, из глаз смерть так и брызжет. А сейчас…

Алиса махнула рукой.

— А сейчас все больше в обход. Так?

— Так, — согласился я. — В обход. Я обходчиком стал.

Алиса хихикнула. Егор поглядел с непониманием.

— Выцвел, выцвел. Ты когда в последний раз поганца успокаивал? Не помнишь, наверное?

— Недавно! — вступился за меня Егор. — Он убил огромную женщину!

Алиса уже хохотнула, с издевкой и удивлением, и разочарованием одновременно, как только она умеет.

— Это на него очень похоже — убить огромную женщину! Наш Дэв — настоящий герой, я всегда про это знала. Не маленького мужичонка, нет, большую, большую женщину!

А действительно ведь, я убил огромную женщину. То есть не убил, она и была мертва, но я тоже, посодействовал…

— Ладно, — согласился я. — В обход не пойдем. Как скажете. Напрямик. Сейчас… Надо вернуться.

Я шагал по шпалам первым, Алиса и Егор за мной, оглядывались. Вернулись к дрезинам. Не хотелось мне, это правда. Не знаю почему. Вот тишком пролезть — это да, а напрямик… нет, напрямик не очень. Какое-то непонятное нежелание, тошнило от всего, они ведь совсем недавно были людьми.

Нет, я не верил, что их можно вылечить. Или оживить. Наверное, в Благодать я тоже не верил, с ней осторожнее надо быть, вон одни уже Частицу Бога выделяли, довыделялись. Но все равно…

Мрецы, они как роботы, не ведают, что творят. Я вспомнил жнецов, тех, сломанных, под ракетой. Роботы, про достижения разные рассказывали, а их взяли и переделали. В убийц. Пятьдесят шесть минут. Бежать. Сейчас я, наверное, и десяти не продержался бы, сдох, сердце не выдержало бы. А раньше пятьдесят шесть! А почему пятьдесят шесть? Или пятьдесят семь? Не помню уже… Почему не час, час ведь ровнее? Кто его знает…

knizhnik.org

Икра будущего читать онлайн - Макс Острогин (Страница 17)

Вентилятор завяз в мясе, остановился, с лопастей стекала кровь. Загорелось масло, сразу в нескольких местах.

Лисичка выругался на незнакомом языке, топнул в ярости ногой. Надо было помочь раненым, надо было тушить огонь, но Лисичка потянул нас к выходу.

— За мной идите! — кричал он. — За мной, нам в другое место надо!

Поднялись и, перешагивая через раненых, побежали за Лисичкой. Он нырнул в узкую дверь, мы попали в тесный длинный коридор, в котором в несколько ярусов тянулись толстые горячие трубы, к концу коридора от их тепла я вспотел, а Егор умудрился ожечься.

После коридора мы оказались в вертикальной трубе с узкой лестницей, по которой спустились метров на десять и очутились в широком тоннеле. Здесь воняло порохом, не было рельс, мы побежали по этому тоннелю, и я отметил, что с трудом поспеваю уже за Лисичкой и даже Егор опережает меня, хотя и старается держаться у меня за спиной.

Лисичка прыгнул в люк, мы за ним и потом долго ползли по тесной канаве…

И еще лезли, и еще ползли, прыгали, я сбился и просто следовал за поводырем. Иногда Лисичка замирал, вжимаясь в пол, и мы тоже вжимались, и над головами проносился горячий ветер, и твердь вокруг нас тряслась.

Навстречу никто не попадался, тоннели вымерли, надо было спросить почему у Лисички, однако я не поспевал за его скоростью, да и дыхания не очень хватало.

Минут через пятнадцать мы оказались в тоннеле, с виду очень напоминавшем тоннель Верхнего Метро — и стены, и толстые кабели по ним, и рельсы, причем весьма разъезженные, блестящие. Здесь пахло порохом еще сильнее, кроме того, здесь чувствовался ветер. Сквозняк, который, помимо пороха, пах еще паленым пластиком, мы поспешили навстречу сквозняку и скоро услышали стрельбу, тухлую музыку наших дней.

Беспорядочная, я сразу определил. А значит, и бессмысленная, попадания при такой стрельбе скорее случайные, пустая растрата боеприпасов. Патронов не жалели, значит, врагов много и не очень крупные. Если были бы мелкие, их выжигали бы огнеметом, в случае одного, но большого расстреливали бы серьезным калибром. Значит, средние, примерно нашего размера.

Егор снял с плеча винтовку.

— Тут уже рядом, — сказал Лисичка. — Лучше нам побежать.

Побежали.

Метров через триста встретили шахтера, шагал навстречу, залитый кровью, с чужим взглядом, Лисичка пытался его расспросить, но раненый ничего не слышал, только головой мотал. И мычал, наверное, он откусил себе язык.

Еще через двести метров мы увидели баррикаду. Несколько шахтеров строили ее из перевернутых тележек, рельс, листов металла, бочек и другого железного мусора. Спешили, ругались, кричали.

Стрельба раздавалась с другой стороны. Понятно. Пока одна группа сдерживает прорыв, другая строит укрепление. Правильная тактика. Скелет явно в этом разбирается… Интересно, откуда? Хотя некоторые имеют врожденные таланты, некоторые рисовать умеют, другие грибы искать, третьи стреляют хоть с закрытыми глазами.

Взрыв.

Под ногами пробежала волна, стены содрогнулись, свет пропал и почти сразу зажегся вновь. Сварочные аппараты погасли.

— Сюда! — крикнул Скелет. — Скорее! Лисичка, Дэв!

Мы поспешили.

Баррикада была недоделана, причем изрядно. Шахтеры пытались распалить сварочные аппараты, стучали по железу длинными электрическими прутьями, бесполезно. Возле правой стены и под потолком красовалась прореха, в которую легко пролезло бы два человека.

Возле стены сидели раненые. Несколько человек, раны рваные, дрянные, после таких не выживают. Хотя шахтеры, наверное, другие, помажутся угольной смолой, и как новенькие. Как мертвые, лежали, не стонали, не шевелились, только глаза моргали. Наверное, под обезболивающим.

Стояло оружие. Много. Ручные пулеметы, в основном пара автоматических дробовиков, и огнемет с большим красным баллоном.

Шахтеры. Суетились, человек пять. Трое чинили сварочные аппараты, двое с помощью домкрата пытались подогнуть к потолку рельс.

Стрельба на той стороне не стихала. Четверо, я опознал по выстрелам. Палят, не думая…

Уже трое. Четвертый затих, двадцать секунд, а он не очнулся, за двадцать секунд вполне можно перезарядиться.

— Одного убили, — сказал Егор.

Определенно растет. Года два — и станет самостоятельным человеком. Сможет сам о себе позаботиться.

— Прорыв! — почему-то выкрикнул Скелет, хотя я его прекрасно слышал. — Прорыв! В четырех местах сразу! Раньше такого никогда не было!

Кажется, контузия. Движения разобранные, руки трясутся.

— Весь северо-запад просел! — снова крикнул Скелет. — Тоннели разорваны, коммуникации разорваны, они лезут! Надо задержать…

Я кивнул.

— Здесь их нельзя пропустить! Если пройдут, по трубам расползутся, не выловить! Это точно!

— Скелет, трансформатор выгорел! — крикнул другой шахтер. — Сварки не будет! Надо за баллонами бежать! Слышишь?!

Все контуженные.

— Не успеем! — в ответ крикнул Скелет. — Не успеем за баллонами! Где остальные?!

Он поглядел на Лисичку. Лисичка безразлично промолчал.

— Бегите за баллонами! — приказал Скелет.

Два шахтера тут же бросили сварочные агрегаты и поспешили от баррикады прочь. Мне почудилось, что это они с удовольствием сделали, удрали просто, Егор с тоской посмотрел им вслед.

— А если потолок подорвать? — спросил я. — Несильно? Крыша обвалится и закопает…

— Нельзя! Тут рядом газгольдер! Разнесет все! И водохранилище еще! Даже гранат нельзя!

Смолк еще один пулемет.

— Двое осталось! — Егор показал два пальца.

Понятно.

Я снял с плеча винтовку. Надо посмотреть, как там дела…

— Посмотрю, что там, — сказал я. — Егор, прикрываешь поверху. А вы щели заделывайте.

Сунулся в прореху справа, протиснулся вдоль стены.

Хорошая баррикада, толстая. Построена правильно — снаружи ощетинена острыми трубами, рельсами, опутана колючкой. Под потолком два прожектора, светят вдоль стен. Никого.

Я полагал, бой разворачивается прямо тут, за баррикадой, оказалось, нет. Метров пять колючей проволоки, настоящий железный чертополох. А тоннель уходил вперед и через пятьдесят метров поворачивал налево. Стрельба слышалась из-за поворота. Я поднял винтовку, приложил ее к плечу и двинулся вперед.

Я не успел. Прошагал всего метров двадцать, второй пулемет смолк. И последний тоже.

Все, готовы.

Прижался к стене, поплотнее, чтобы не напали со спины.

Вот. Вот оно.

Ненадолго я почувствовал то, что не ощущал уже давно — в пальцах заплясали холодные иголки, зубы заныли, наверное, это чувствуют перед броском все хищники. Но настроение прошло, почти сразу отступило, накатила волна привычного равнодушия. Ладно.

Из-за поворота выскочил человек. Шахтер. С пулеметом. Живой. Он выпустил очередь в темноту, затем побежал ко мне. С воплем. Остановился, отстреливаясь. Он орал что-то, я не мог разобрать, затем отбросил пулемет, видимо, кончились патроны, и рванул ко мне так быстро, как только мог. И почти успел…

— Скорее! — заорал я. — Скорее, сюда!

Шахтер снова остановился. Замер. Лицо перемазано, только глаза блестят, на расстоянии видно. Страх. Его оглушило страхом. Или ногу свело, судорога, подобные штуки случаются. Или нервы лопнули.

— Сюда!

Но этот подземник просто одеревенел. Из тоннеля послышался шорох. Очень неприятный, знаю я, чем такие шорохи заканчиваются…

Я шагнул ему навстречу.

Шахтер улыбнулся. И выставил язык Почему-то черный. Несколько секунд я думал про то, что у шахтеров вполне могут быть черные языки…

Он выставился почти на полметра, никакой это не язык!

Шахтер опустился на колени, и я увидел — на загривке у него сидела клякса. Черная, как полагается всякой кляксе. С лапами. И одна из этих лап входила шахтеру в шею и высовывалась у него изо рта.

Ну да, я выстрелил.

Фосфорные пули. Они плохо переносят время и влажность. Но эти хранились как полагается. Пуля угодила шахтеру в лоб. Я не ждал такого результата. Те пару раз, что мне приходилось стрелять фосфорными пулями, это выглядело по-другому. Не столь разрушительно, возможно, те пули были протухшими.

Эти нет. Очень и очень нет, наверное, стоило мне их опробовать раньше, чтобы сейчас не очень удивляться.

Глаза шахтера вскипели и лопнули, из ушей повалил белый дым, а рот выплюнул пламя молочного цвета. Голова свернулась набок, шахтер упал. Тварь, сидевшая у него на загривке, тоже вспыхнула и взбежала по стене. Она застряла между проводами и теперь корчилась, разбрызгивая по сторонам огненные капли.

Кикимора.

И показались остальные.

Кикиморы. Сразу несколько. Причем некоторые ползли по потолку и по стенам, цепляясь своими крючьями-лапами. Плохо. Неудобная погань, прыгнет на шею, отвернет башку…

До целей осталось метров десять, и я открыл огонь.

Славную винтовку выбрал Егор. Вчера вечером перепристреляли, девять из десяти в цель, отдачи почти никакой, пойдет. Конечно, у меня, привыкшего к мощному карабину, винтовка все равно вызывала игрушечные чувства, но Егору понравилось.

Я выбрал ту, что подползала по потолку.

Пуля попала в лапу.

И здесь я оценил все преимущества новых боеприпасов. Лапа вспыхнула, вся, целиком. Наверное, это были не совсем фосфорные пули, какой-то их улучшенный вариант, горело гораздо сильней, и пламя распространялось быстрее, и не по внешней поверхности, а как бы изнутри — на шкуре кикиморы вздувались пузыри, лопались, из них выплескивался огонь.

Кикимора билась на полу, насколько я понял, она старалась оторвать горящую конечность, не получалось. Не кричала. Наверное, кричалки просто не было.

Впрочем, остальных плачевный пример подружки не очень впечатлил, они спешили, торопились ко мне, каракатицы…

Нет, фосфорные пули — это находка, надо набрать еще. Убойность грандиозная. Я попадал в лапы, попадал в срединную часть, куда бы я ни попадал, эффект был один — кикимора начинала корчиться и падала.

Я не отступил ни на шаг, почувствовал, как воздух в тоннеле пришел в движение, запахло, к гари прибавилась мерзкая вонь, какую может производить только погань, и внезапно на меня обрушилась настоящая стена этой вони, на секунду даже почудилось, что смердятина сгустилась и стала жидкой, я не удержался и сплюнул на рельс.

По тоннелю что-то двигалось. Живое и многочисленное. Или мертвое и многочисленное, однозначно многочисленное. Я приготовился.

Прожекторы выхватывали метров тридцать тоннеля, как раз до поворота, я ждал.

Снова кикиморы.

Много, не успел сосчитать. Они ползли одновременно и вразнобой, до них было еще далеко, а казалось, что они уже окружают, что они везде, я понял, почему шахтеры стреляли много и беспорядочно. Я не впадаю в панику. Почти никогда. То есть совсем никогда, конечно. А иногда так хочется, паника, кровь бьет в виски, под коленками дрожит…

Гомер вытравил в нас это за полтора года.

Я действовал до отвращения спокойно, как всегда. Раз, два, три, четыре, двенадцать. Тоннель заполнился дымящейся поганью, еще шевелящейся, но уже дохлой.

Двадцать один патрон, почти полмагазина.

— Держись! — крикнул из-за баррикады Скелет. — Скоро баллоны принесут!

Держусь. С таким оружием можно продержаться, сколько хочешь, то есть пока патроны не кончатся. А патронов у меня много. Конечно, если попрут стадом, придется отступить…

Но будем надеяться на лучшее.

Мне навстречу кинулась угловатая тень. Резкая, скоростная. Волкер. Неожиданно, рассчитывал на кикимору. От этой неожиданности я выпустил по нему сразу три патрона, и не прицельно, а просто по контуру. Попал, но волкера это не остановило. Он завизжал и кинулся на меня с утроенной яростью, четвертую пулю я влупил ему в пузо.

Это проняло. Выжгло кишки, наверное. Волкер завалился на бок, задергал лапами, без кишок самая поганая погань не живет… Щука, впрочем, живет. Если очень голодная. Ной ловил щуку, потрошил ее, бросал кишки в воду, а затем выпускал в эту воду щуку. И тупая рыба недолго думая начинала жрать собственные кишки, а они вываливались у нее из брюха, и она их снова жрала, и так без конца.

Потом, конечно, подыхала. В щуке есть что-то поганое, раньше я об этом не задумывался, она, кстати, и пахнет погановато, сгущенным огуречным соком. Наверное, волкер тоже жрет свои кишки. Только теперь ему нечего жрать, они у него выгорели.

Еще. Волкеры, сразу три. Перли на меня. Не неслись, а аккуратненько бежали, опустив вниз морды, перебирая лапами.

Крупные, я таких никогда раньше не видел, мне по грудь почти. Это еще удобнее, легче попасть.

Двух слева уложил, попал им в шею, очень удобно, они полыхнули синим, вспучились белым дымом и больше не поднялись. Третий оказался удачливей. Пуля попала ему в башку, отскочила от костяного лба и ударила в потолок, по которому тут же распространился жидкий огонь, волкер кинулся.

Я что-то не выдержал, нервы уже не те, выпустил очередь. Восемь пуль, третья развернула волкера боком, и пять штук врубились ему в туловище, от морды до задних лап.

Зверь вспыхнул бешеным огнем, с него сорвало всю шкуру и все мясо, и остался пылающий скелет, он умудрился сделать еще один шаг, после чего развалился на части.

В тоннеле показалась тварь, которую я не видел раньше. Похожая на большую проворную ящерицу, она стелилась между рельсами, я потратил на нее четыре патрона и все четыре раза промазал — четыре раза! Она доходила мне почти до колена, черная гладкая кожа, мелкие зубки, такая вряд ли одуванчиками питается, получи…

Патроны кончились, ящерка прыгнула.

Сбила меня с ног, обвилась вокруг шеи хвостом, вцепилась зубами в наплечник, а я выхватил из кожаной кобуры револьвер и всадил в мягкую гладкую кожу все шесть пуль. Ящерица отвалилась. Правильно сказал Лисичка — все. Они лезли все, в большом разнообразии, вот эта ящерица, на ощупь она оказалась как налим, гладкая, и тоже пахнет рыбой, каждой твари по паре.

Я сменил магазин. И они тут же повалили все-все-все, волкеры, ящеры, и кикиморы, и кажется, мрецы, снова кикиморы…

Наверное, три минуты, я стрелял три минуты, прицеливался, нажимал, снова прицеливался, стрелял, прицеливался, они падали, сгорали и взрывались, рассыпались на большие куски и на мелкие, испарялись во вспышках белого огня. Чувствовал, что задыхаюсь. От всего, от вони, от движения, оттого, что стало вдруг жарко. Я расстрелял второй магазин и пошел в атаку.

Сшибал очередную бродячую мерзость и делал шаг вперед, сбрасывая ее в сторону пинком, осторожным, чтобы не поймать фосфор.

Поворот.

За ним обнаружились мертвые шахтеры и твари, которых эти шахтеры остановили, много, завалы почти до половины высоты тоннеля. Через эти завалы перебирались новые твари, я стрелял по ним, снова огонь…

Свет погас.

Меня это особо не удивило, в подземельях свет постоянно пропадает, ему это свойственно, свет любит открытый воздух. Я тут же прижался к стене, зажег карбидку. Скелет подарил мне усиленный рефлектор с повышенной отражательной способностью, теперь лампа светила в два раза сильнее, не прожектор, но все же.

Световое пространство сократилось, приходилось вертеть головой. Опять повалили кикиморы. Большие. Почти в два раза больше предыдущих. Двигались они перебежками, меняли расположение, едва я успевал прицелиться, кикиморы оказывались уже в другом месте. Пять, нет, шесть штук.

Эта разновидность выглядела омерзительнее мелких собратьев, в месте, где сходились лапы, виднелись выпуклые пузыри, я попал в этот самый пузырь, когда одна кикимора замешкалась.

К моему удивлению, она не вспыхнула. Остановилась, затем продолжила ползти, правда, не так быстро. Я попал еще, на этот раз в лапу, и это сработало, тварь вспыхнула и стала карабкаться на стену. Я подумал, что они, наверное, на деревьях живут — в случае чего забираются на ветви в поисках укрытия, и сейчас лезут наверх.

За то время, пока я разбирался с одной, остальные успели приблизиться ко мне почти вполовину, так что мне пришлось отступать. Отстреливаясь. Промахиваясь.

Я слишком много мазал. На два выстрела один промах. Крайне плохо. Если бы я стрелял так два года назад, то уже давно откармливал бы червей. А здесь ничего, еще жив. Нет, надо валить отсюда, чем скорее, тем дальше. Этот город меня уделал. Я стал плохо дышать, я стал медленно бегать, у меня нет половины уха и нескольких пальцев ног. Мне надо бежать отсюда. А я снова стреляю. В кикимор, кажется, раньше кикиморами называли… каких-то домашних духов. Они оберегали дом от злых сил. Теперь все по-другому.

Кикиморы, другая погань не высовывались, скорее всего, не хотели вязаться, я бы тоже хотел держаться от них подальше, я пристрелил еще одну, остальные оказались совсем рядом. Переползали рывками, по стенам, по потолку, укрываясь в тени, которую не освещала моя лампа.

Три штуки возникли совсем рядом, метрах в пяти, и я не выдержал во второй раз, и снова начал стрелять очередями. А когда патроны кончились, дернул к баррикаде.

Она нагнала меня. Свалилась сверху, упала на плечи.

Не предполагал, что тварь окажется настолько сильной. Как будто на шею сгрузились два мешка с песком, по весу никак не меньше, килограммов семьдесят, и эти килограммы тут же сдавили мне горло и попытались оторвать башку и одновременно ее раздавить.

На ногах я, как ни странно, удержался, это меня и спасло. Если бы упал, вряд ли уже поднялся бы. Кикимора обхватила еще и за плечи, и давила, давила, и я знал, что осталось несколько секунд — пока не подоспеет вторая.

Они сворачивали шеи. И сносили головы. Пили кровь. Интересно, а хоть что-то полезное оттуда сюда к нам пробралось?

Ноги у меня оставались свободны, я развернулся, оттолкнулся и упал спиной в колючую проволоку. Кикимора ослабила хватку, немного, на секунду, этого хватило на то, чтобы выхватить нож и подрезать лапу, сжимающую мою голову. Видимо, я попал в нервный узел, кикимора вздрогнула, разжала объятия и отпрыгнула в сторону. По ее спине пробежал спазм, кикимора поджала лапы, застыла.

Я попытался выбраться из колючки, но увяз, дернулся, застрял еще крепче. Не обычная колючка, качественная военная, с зазубренными шипами, из такой сложно выпутаться, невозможно почти. И лучше не дергаться, чем сильнее ты будешь стараться, тем глубже зазубрины будут впиваться. Если угодить в такую колючку без крепкого комбеза, в три минуты нашинкуешься на продольные и поперечные лоскутки.

Винтовка лежала метрах в двух, стволом на рельс, дотянуться до нее не мог никак Зато смог дотянуться до пистолета. Конечно, это не фосфорные пули, но ничего, обойдемся и так. Хотя волкера из пистолета, наверное, не пробить…

Кикимора, с подрезанной лапой, выплыла из мрака, ползла по потолку, а лапа висела, безжизненно раскачиваясь, интересно, а на четырех они могут? Стал стрелять.

Нет, все-таки пистолет совсем не для нашего времени оружие, пух, пух, попал оба раза, а кикиморе хоть бы что, не поперхнулась, ползла, собиралась мне отомстить за покалеченную руку. Все поганцы удивительно мстительны, в этом они очень похожи на нас.

Ближе и ближе, перебирает лапами, что ей эти пули…

Вспыхнули прожекторы, кикимора остановилась. Рядом со мной оказался Егор. С перекошенным от воинственности лицом, с винтовкой и большими ножницами по металлу, надетыми рукоятями на плечо.

Первым делом Егор с сердитым криком расстрелял хроморукую тварь, вогнал в нее полмагазина, отчего погань распылилась в горящую белую пыль.

knizhnik.org

Икра будущего читать онлайн - Макс Острогин (Страница 12)

— Не помню, — ответил Егор.

Алиса снова плюнула, не попала. Или Егор промолчал.

— Пусть третьего июля. Ты мне третьего июля напомни, я тебе подарю порошок от блох — и будет счастье.

Она замолчала.

Некоторое время мы дружно молчали, первой не выдержала Алиса:

— Да будет свет, а?

— Я огниво потерял, — признался я.

— Огниво потерял… Как говорили мудрые люди древности, жизнь — это дорога потерь и разочарований, так ведь, Рыбинск? Сегодня огниво потерял, завтра голову… Герои, вы меня утомили, давайте свет.

Егор принялся шарить по карманам, приговаривая, что у него где-то тут хранилась зажигалка, но, конечно же, не нашел.

— Патроны давай, — велел я ему.

Старинный способ. Вскроем патрон, высыплем порох, щелкнем капсюлем, зажжем факел. Просто. Нечего впадать в панику, со мной так уже сто раз случалось.

— Три штуки осталось, — напомнил Егор. — Поберечь бы…

— Давай один.

— Сейчас.

Егор принялся клацкать механизмами двустволки, извлекая патрон.

— Ах ты… — выругался он.

— Что? — спросила Алиса. — Надеюсь, палец оторвался?

— Патрон упал… — грустно сказал Егор.

Я хотел было хорошенько обругать Егора за безрукость и безмозглость, но вспомнил, что сам ничуть не лучше.

— Цирк уродов, — загадочно произнесла Алиса.

— Сейчас найду…

Егор закряхтел, опускаясь на колени.

— Не, Дэв, ты уже не тот, — сказала из темноты Алиса. — Совсем не тот. Раньше ты, как червь, в землю закапывался, бегал, прыгал, стрелял… А сейчас огниво теряешь. И Прыщельгу тому же учишь… Нет, от вас никакого, как я погляжу, толка, наоборот совсем. Зачем я с вами только связалась…

Егор не ответил, ползал, кряхтел, хлюпал носом. Алиса ругалась. Но как равнодушно, без своей обычной ехидности, без души, так, устало.

— А я ведь ему поверила почти, — прихмыкивала Алиса. — Он мне те же сказки рассказывал, говорит, пойдем со мной, нажмем на кнопку, спасу мир, спасу тебя, будешь за мной, как за каменной стеной… А теперь, я гляжу, совсем никуда уже наш Дэв не годится, руки за ноги запинаются. Как жить, а? Прыщельга, может, ты мне расскажешь?

— Закатился куда-то… — ответил Егор. — Не могу найти, пальцы не просовываются…

— Пальцы не просовываются… — передразнила Алиса. — Ничего у вас не получается, бараны сумеречные.

— Сейчас второй патрон достану, — сказал Егор.

— Давай-давай, — с удовольствием сказала Алиса. — Патронов у нас мно-о-ого.

— Доставай, — велел я.

Егор снова залязгал металлом, ку-клукс-клац.

— Достал, — сказал он. — Вот. Ты где?

— Ты где, Рыбец, отметься свистом, — промурлыкала Алиса.

Я свистнул, Егор сделал несколько шагов, нащупал, протянул патрон. Я зажал его зубами, спрятал подмышкой извлеченный из бутылки сухой факел. Добыть из патрона огонь легко, порох, капсюль, молоток.

Снял шлем, размотал с шеи шарф — единственную сухую тряпку, сохранившуюся на мне. Протер рельс, три раза. Распотрошил патрон, рассыпал порох.

Капсюль вот не выковыривался. Это был китайский патрон, было темно, и у меня ничего не получалось. Пальцы плохо слушались, голова продолжала крутиться, лоб продолжал пухнуть, в переносице ворочался холодный стержень. Нет, не получится, попробуем по-другому. Установил гильзу на порох, капсюлем вверх. Теперь попасть топором по донышку. На ощупь это сделать было трудно, поэтому я зажал гильзу пальцами, размахнулся. Если промажу, пальцы могут и сломаться.

К черту, пальцы мне еще пригодятся — убрал руку, ударил.

Промазал, гильза отскочила в сторону.

— Бамц! — сказала Алиса.

— Мимо? — спросил Егор.

Я ударил по рельсу, надеясь высечь искру от железа, но слой ржавчины оказался слишком толст, нужной температуры не возникло.

Алиса захлопала в ладоши, звонко, мне захотелось схватить ее за руки, но в темноте я не видел совсем. Гомер рассказывал, что если долго сидеть во тьме, то рано или поздно начинаешь немного различать предметы. Но времени у нас не было.

— Один остался… — сообщил Егор.

— Хватит патроны тратить, — попросила Алиса. — Застрелиться не хватит. Давайте что-нибудь придумывать.

Я стал придумывать. Натуго обмотал шарфом голову, понимал, что это все чушь, но хотелось — чтобы мозги не очень болтались, не очень стукались о стенки черепа.

— Что молчишь? — спросила Алиса.

Я вспоминал способы добычи огня. Огниво небывало позорно утеряно, неслыханная вещь, никогда про такое не слышал, край. Патроны не годятся, да он и один остался. Карбидка сломана. Можно попробовать, конечно, починить, но тут с меня взять нечего — руки трясутся, в голове шарикоподшипники. Егору доверять нельзя, Алису вообще в расчет не берем. Надо высечь искру…

Это получится. Вокруг одно железо, если долбить по нему топором, то искру высечешь рано или поздно. Только это будет холодная искра, такой вряд ли порох поджечь получится. По-другому…

С потолка капала раскиданная взрывом вода, воздух был пропитан влагой, хорошо, что хоть не очень холодная.

— Зажигалки нет? — спросил я на всякий случай.

— Может, тебе сразу прожектор подогнать?

Я надел шлем. Поверх шарфа. Голову сжало, мысли не собрались.

— Некоторые трением добывают, — прошептал Егор.

Алиса постучала по чему-то гулкому.

— Я не знаю, как больше… — Егор явно пожал плечами.

Попробовать выковырять из лампы карбид. Полить его водой, пойдет газ, и чиркнуть… Сложно слишком в темноте.

Похоже, выхода нет.

— Я не знаю как, — сказал я.

— Что?

— Я не знаю, как добыть огонь, — признался я. — Даже если бы здесь было сухо… Не получилось бы.

Егор издал звук, во мраке не сумел его опознать.

— Пойдем в темноте, — сказал я.

— Самоубийство, — немедленно сказала Алиса.

Это точно, самоубийство. Причем верное. Во-первых, ноги поломаем. Как бы ты ни был ловок, какой бы у тебя ни был слух, в темноте тебе это не поможет, зацепишься за кривую арматурину, напорешься на штырь. Во-вторых, любая тварь нас подстережет, потому что у них чутье и зрение, а у нас в лучшем случае слух. В-третьих… Первых двух хватит вполне.

— Надо вернуться к дрезине, — сказал я. — В баке есть бензин, немного, пол-ложки, но сохранилось. Там есть… Я не знаю, как оно называется, то, что бензин зажигает…

— Свеча, — сказала Алиса. — Это действительно выход, так получится огонь развести… Только туда вернуться… Через мост?

Егор присвистнул.

Это точно, через мост не вернешься. Нет, конечно, можно рискнуть… Уж очень придется рисковать, не стоит. Да и мост вообще, наверное, не устоял, после взрыва. Нет…

— Назад не пойдем, — сказал я.

— Вперед не пойдем, назад не пойдем, что делать будем?! — занервничала Алиса.

— Думать.

Я раскатал мешок из строительного утеплителя, забрался в него, сыро, но ничего, закрыл глаза. А мог бы и не закрывать.

— Дэв? — позвал Егор. — Ты что делаешь?

— Спать устраивается, — ответила догадливая Алиса.

— Спать?! — поразился Егор.

— Ага, — сказал я. — Я посплю. А ты сторожи. Слушай.

Уснул я удивительно быстро, не успел до трех сосчитать, как уже проснулся.

Алиса и Егор шептались. Тикал будильник. Раньше я его не слышал совсем, а теперь наоборот. Четкие шаги стрелок и спокойное журчание шестеренок, эти звуки растекались в глухом пространстве, набирали силу, обступали со всех сторон, я чувствовал себя погруженным в часы, в сердце гигантского будильника. А где-то далеко, в глубине бесконечной подземной протяженности, звякали далекие серебряные молоточки.

Звук был слабый, гораздо слабее тиканья, он долетал до нас с очевидным запозданием, трудно отражаясь от стен, от потолка, рассыпаясь в ветках коридоров, но все-таки добираясь до нас.

Примерно на это я и рассчитывал. Мы успокоимся. Сердце замедлит бег, кровь перестанет бешено стучать в уши, прекратится капель, и воздух чуть подсохнет, внутренняя тишина согласуется с внешней, и тогда мы услышим. Замок на мосту открывали недавно. Значит, тут проходили люди.

— Слышите? — спросила Алиса. — Дэв, ты слышишь?

— Очень далеко, — ответил Егор. — Не знаю даже как. Двадцать километров.

— За двадцать километров ни один звук не доскачет, — возразила Алиса. — Ближе. Но, конечно, далеко. И в темноте.

— Пойдемте… — сказал я. — То есть пополземте.

— В каком смысле пополземте? — возмутилась Алиса.

— В прямом. На коленях. Потихоньку. Осторожно. Шаг за шагом. У всех наколенники есть, ничего, мослы не испортим. Перчатки наденьте.

А как по-другому? Только ползком. Вдоль рельс, ползком.

Преимущества налицо — не запнешься, это раз, а если не запнешься, значит, и не упадешь, не расшибешься, голову не сломаешь. Можно рукой ощупывать — что там впереди, или прутом лучше. И если еще какой взрыв, то волна пойдет над, а не в спину, удивительно вообще, как тоннель не рассыпался, хорошо шахтеры построили… Минус передвижения на карачках один — медленно.

— Поползем, — повторил я. — Потихоньку, помаленьку… Скорость ползьбы примерно километр по пересеченной местности, так что… Все равно другого варианта нет. Так что вперед.

Я свернул спальник, надел рюкзак, проверил топоры, натянул перчатки покрепче и двинулся первым.

— Стоп! — требовательно сказала Алиса. — Есть важный Момент!

— Какой еще?

— Самый что ни на есть насущный. Как мне ползти?

— А что тебя смущает? Ползи как все…

— Нет. Первой я ползти не стану, не хочу, чтобы такие больные, как вы, смотрели на меня сзади.

Егор хихикнул.

— Тут же темно, — сказал он. — Мы тебя все равно не увидим.

— А мне плевать! — капризно сказала Алиса. — Не хочу! Я вам не доверяю! Обоим! Особенно тебе, Прыщельга!

— А я-то что? — с обидой спросил Егор.

— Я же видела, как ты на меня посматриваешь!

Теперь рассмеялся уже я, не смог удержаться — вся Алиса в этих вещах. Глупых ссорах, издевательских подначках и… Я к ней уже привык.

— Я на тебя не посматриваю…

— Я что, тебе не нравлюсь?

— Нет, ты мне нравишься, только я не посматриваю…

— Ползи за нами, — перебил я эту страстную беседу.

— Сами за собой ползите, — тут же сказала Алиса. — Я поползу, а ваши глупые задницы будут у меня перед носом? Нет уж!

Теперь рассмеялся и Егор.

— Ты не хочешь ползти первой, ты не хочешь идти последней, как же ты хочешь?

— Пусть ползет рядом со мной, — решил я.

Алиса согласилась. Разумеется, на том условии, чтобы Егор передвигался за мной.

Мы пошлепали. Сначала молча, через каждые сто метров останавливаясь и прислушиваясь к далеким звукам. Затем, убедившись в том, что звуки эти не прерываются, рассказывая сказки. По очереди. Алиса опять рассказывала про «одного придурка», она была с ним знакома, и он то и дело попадал в разные истории, которым не находилось никакого оправдания. Истории в основном скучные, чрезвычайно язвительные и с непременной моралью в конце. Выражавшейся в следующих словах: «а я этому идиотику говорила».

Я тоже знал целую кучу поучительных историй про разных дураков, только в моих историях они все в конце погибали, причем обычно мучительно и страшно, так что сказать «а я тебе говорил» было некому. Поэтому я рассказывал про приключения Ноя, смешные, печальные и поучительные в самой незначительной степени.

Егор вообще поучительных историй не знал и рассказывал про еду. Про то, что он ел, про то, что он хотел бы поесть, и про то, что человек ест для того, чтобы жить, а не живет для того, чтобы есть, он читал, на севере в студеных ручьях водятся маленькие рыбки, по вкусу… По вкусу, как песни ангелов.

Это было интереснее всего.

Глава 7

Шахтерский хлеб

— Лязгает…

Действительно лязгает. Громыхание какое-то железное.

Темно. То есть почти темно — впереди по полукруглым стенам тоннеля играли отблески света.

— Прыщельга, давай, сползай, посмотри, — Алиса посмотрела на Егора.

— Я… Я… Да, сейчас…

Егор выдохнул трагически и собрался ползти, Алиса пнула его в ногу.

— Сиди уж, — сказала она. — А то не станет кому ботинки почистить, как тогда жить…

Она оттолкнула Егора и с ловкостью ящерицы зазмеилась к мостику, которым заканчивался переход между тоннелями.

— Всегда она так… — грустно сказал Егор. — Я к ней всей душой, а она…

— Она тоже к тебе всей душой, поверь мне. И вообще, ты ей нравишься.

— Я?

— Ну, конечно. Я ее давно знаю.

— Давно… А я девчонок вообще не видел никогда, только на картинках…

— Ничего, — успокоил я. — Совсем скоро их у тебя будет девать некуда.

— Да? — чистосердечно удивился Егор.

— Конечно. Я тебе обещаю. Как только все закончится, так сразу все и начнется. У тебя будет целая куча девчонок, шоколада, печенья с сушеной вишней…

Короче, всего.

— Сразу?

— Почти. Через некоторое время. Что-то она долго… Сейчас схожу посмотрю, а ты здесь оставайся.

— Нет уж! Не хочу, я с тобой…

Двинулись. Метров через пятьдесят тоннель разошелся надвое, Алиса лежала в правом. На полу, поперек, на коротеньком мостике, перекинутом через железнодорожные пути, лежала.

— Мертвая… — выдохнул Егор.

Алиса помотала головой. Сделала знак — валитесь на пол, подтягивайтесь ползком. Мы легли на холодный мраморный пол, поползли, стараясь не шуметь.

— Тише, болваны, — сказала она. — Тут интересное…

Устроились на мостике, укрывшись за перилами, проросшими мхом. Под нами блестели рельсы. Блестели.

— Я сейчас такое видела! — Алиса кивнула вниз, на рельсы. — Чрезвычайно интересно… Смотрите!

В тоннеле показался свет. Яркий, электрический, к нам с мрачным гудением приближались два желтых глаза.

— Топорик дай…

— Погоди, — прошипела Алиса. — Пригодится еще…

Из тоннеля проявилась тележка. Платформа с колесами, как дрезина, только не с рукояткой, а со сбруей, в которую были впряжены…

Ну, вроде бы… Фигуры. Горбатые, худые, в касках, фигуры тянули тяжелую телегу, на которой горой возвышалось добро. Телега катилась по рельсам вроде бы вполне себе легко, но при всем при этом со ржавым скрипом.

— Это кто опять? — спросил Егор.

— Шахтеры опять, — ответила за меня Алиса. — Это шахтеры, я никогда не видела их… живыми…

— Я тоже…

Телега прокатилась под нами, и тут же из тоннеля показалась следующая, поменьше. Ее тащил уже один, в ней горой лежали предметы, напоминавшие мячи. Целая гора мячей, зачем им столько?

А потом они просто повалили. Телеги на круглых колесах, волокуши на подшипниках, тачки, состоящие из двух колес и прицепа, люди… Нет, все-таки люди — на некоторых телегах сидели дети с чумазыми, усталыми, но вполне человеческими лицами. Старшие же выглядели совсем по-другому. Они не смотрели вверх, а если и поднимали лица, то я видел только маски.

Из белой пластмассы — с дырками для глаз и рта, и плетеные из разноцветной проволоки, за которой совсем не видно кожи, только крупная ячеистая сетка, и удлиненные каски с вмонтированными в них выпуклыми очками, и просто грязные тряпки, обмотанные вокруг головы. А вообще шахтеры были разные. Некоторые высокие, отчасти длинные, неприятно напомнившие мне сумраков, угловатые и обвешанные газовыми ключами, обрезками труб и непонятными приспособлениями, теперь понятно, откуда у мрецов оружие. Другие, наоборот, приземистые, ниже меня, коренастые и широкоплечие, некоторые казались больше в ширину, чем в высоту, с некрасиво короткими руками, большими головами и ногами, как толстые тумбы. Третьи вообще непонятные, нескладные и несуразные, инвалиды шахтерского труда — одна рука длиннее, второй вообще нет, ноги колесом, горбы, кривые шеи, слишком маленькие головы, эти существа двигались дергано, отрывисто и размашисто, как испорченные роботы. Почти как мрецы, только не мрецы.

Уродцы передвигались медленно, с лязгом, хрустом и постаныванием, на стены тоннеля ложились причудливые изломанные тени, в которых не чувствовалось ничего человеческого, казалось, что по путям шагает процессия настоящих чудовищ. Наверное, года два назад я, не задумываясь, открыл бы огонь, приняв подземных обитателей за порождения тьмы, сейчас…

Сейчас я наблюдал.

Они тащились долго, наверное, час, запасы шахтеров под землей оказались велики.

— Уходят, — прошептал Егор. — Куда?

— Не знаю. Подальше. Я думаю, к востоку.

— Наверное, им есть куда отступать, — негромко сказала Алиса.

— Наверное…

— Переждем, — сказал я. — Пока последние не пройдут.

— А потом?

Я не ответил. Потом по этому тоннелю, что ж непонятного.

— Шахтеры бегут, — сказал Егор. — Под землей тоже нехорошо…. Тут жарко…

На самом деле жарко. По-настоящему. Я начал потеть уже давно, не обращал внимания, думал, от усердия ползьбы, а теперь вот почувствовал. Мы приближались к цели, и становилось все жарче и жарче. Внизу пекло, наверху зима, снег должен таять… Я думал, что тоннели затоплены, не все, оказывается, некоторые вполне проходимые. Не люблю я всю эту подземку, ой как не люблю… А видимо, на поверхность выберемся не скоро, да и снег там, что там делать…

Шахтеры брели еще почти час — Егор то и дело доставал будильник и поглядывал на стрелки. Последним пробрела грустная семья, главный и несколько мелких, дети. Все были впряжены в грубые волокуши, перемещавшиеся по рельсам с нестерпимым скрежетом, который звучал в тоннеле еще долго.

Но и он смолк, в тоннеле стало тихо, мы спустились с мостика на перрон. Очередная безымянная станция, стены, поросшие бледным мхом, с потолка свисают… сосульки, что ли, не знаю. Мы спрятались за мохнатыми колоннами и подождали еще немного. Никого.

— Ну что? — Алиса уставилась на меня. — Вперед?

— Шахтеры не входили в мои планы… Хотя, может быть, это к лучшему. Вперед.

— А если они пойдут навстречу? — спросил Егор.

— Если они пойдут навстречу… Мы скажем им «привет». Я первый.

Я спрыгнул с платформы. Подал руку Алисе, она фыркнула. Егор хихикнул.

Примерно полкилометра. Навстречу нам тянулся незнакомый шахтерский запах, составленный из множества оттенков, из железа, машинного масла, горелого пластика, пота и непонятного запаха, напоминающего воск. Я уже почти привык к этому запаху, но тут в него вплыла новая струя, кажется, пища, что-то жареное, Егор начал пыхтеть носом, а Алиса сказала:

— Смотрите, пришли, кажется.

Алиса остановилась.

Тоннель закончился. То есть не совсем закончился, а разошелся, как воронка, только не в глубину, а в разные стороны. Потолок зала подпирали кривые железные штанги, похожие на рогатки, между этими рогатками были натянуты тросы, к которым крепились длинные кабели с лампами. Рельсы заканчивались, по краям воронки располагались вагоны стального цвета, а в центре темнела яма, так на первый взгляд показалось. Однако, приглядевшись, я обнаружил, что это тоже тоннель, только идущий вниз, под уклоном.

— Жарко… — Егор вытер лоб. — Чувствуете?

Кто бы не почувствовал. Из тоннеля шел вполне ощутимый теплый воздух. Поток его был настолько сильный, что некоторые лампы покачивались, рисуя на стенах замысловатые узоры.

— Видимо, мы полезем вниз, — сказала Алиса. — Так?

Я кивнул. Егор протяжно вздохнул.

— Правильно, — неожиданно поддержала меня Алиса. — Поперечный тоннель, тот, что с севера на юг, должен проходить где-то здесь… Так что вниз. Правильно, Егор?

— Конечно, — тут же подхватил Егор. — Там теплее. А я уже устал от мороза… Шахтеров не видно.

— Пока не видно, и пойдем. Нечего…

knizhnik.org

Икра будущего читать онлайн - Макс Острогин (Страница 20)

Егор снял с пояса бутылку, отпил, прополоскал горло.

— Я это часто представлял — как он ее там привязал… И всегда хотел его спросить — как он там маму оставил — снял ли колпак с головы, развязал ли руки. Но так никогда и не спросил…

Егор вздохнул.

— А мама потом еще два раза возвращалась, — сказал Егор совсем негромко.

— Что?

— Она еще два раза возвращалась. И каждый раз отец ловил ее сетью и уводил прочь. Он не мог ее убить, даже когда она была уже мертва. А потом она перестала возвращаться.

— Перестала?

— Да. Перестала. Но я иногда вот что думаю…

Я представил, что он думает.

— Я думаю, что она где-нибудь ходит еще. Они ведь не умирают.

— Если только с голода, — сказал я. — Без жратвы и мертвечина мрет, это давно известно. Так что сам понимаешь…

Зря. Если бы он встретил свою мать сейчас, она вряд ли ему понравилась. Со временем они становятся только страшнее. Волосы до пояса, грязные, спутанные комья. Кожа белая, выеденная паршой или зеленоватая от проросших под ней водорослей. Ногти растут и растут, одежда рвется…

Это страшно. В мрецов хочется выстрелить, настолько они отвратительны. Наверное, если бы у них отсутствовал этот свирепый голод, их бы все равно стреляли — невозможно терпеть это рядом, невозможно смотреть, во что превращается человек, когда из него вынимают душу.

— Она могла забыть дорогу домой, — Егор оглянулся. — Или уйти слишком далеко. Да мало ли чего могло случиться…

— А как ты ее узнаешь? — перебил его я. — Ты видел их? Вблизи?

— У нее медальон семейный, отец мне показывал. Он на серебряной цепи…

— Она наверняка оборвалась.

Егор замолчал. Зря я его, наверное, так. Все-таки хорошо, что он мать ждет, надеется ее увидеть. Это человеческое качество. Я бы, наверное, с удовольствием кого-нибудь ждал.

— Все равно, — махнул рукой Егор. — Все равно. Конечно, я ее не узнаю внешне, ты все правильно говоришь. Но я ее по-другому узнаю…

На здоровье.

— Узнаю, наверное… Ведь если у нас все получится, то они могут измениться. Их, наверное, можно вылечить… Такое может быть, да?

Спросил Егор как-то вообще безнадежно. Я не сразу ответил, сделал вид, что размышляю.

— А, Дэв?

— Вполне… вполне себе, наверное. Не исключено. Я читал, что раньше смертельно больных людей замораживали. Чтобы вылечить их в будущем. Я думаю, что такое можно проделать и с мрецами. Заморозить сейчас, хранить в пещерах, пусть дожидаются, пока человечество снова наберет силу.

— Точно? — спросил Егор.

— Конечно. Надо верить в лучшее.

— Это правильно. Папка верил. Тоже надеялся — что если все это остановится, то мать поправится. Он для этого и искал эту дурацкую кнопку…

— Ее могли уже и остановить, — напомнил я. — Ты сам мог. Бросилась на тебя какая-нибудь мречиха с гнилыми ушами, а ты ей…

— Нет, — сказал Егор уверенно. — Этого не могло случиться. Я знаю.

Дальше Егор молчал.

Из хорошего металла не делают гвоздей.

Глава 11

Поверхность Дня

Первым заметил свет, конечно же, Егор.

У меня от долгого пребывания под землей опять расстроилось зрение, все-таки глаза любят солнце. Шахтеры, они люди привычные, под землей рождаются, под землей умирают, а у меня вот поползло. Сначала в красное, и некоторое время меня настораживал неожиданный красный отблеск в улыбке Егора, потом я съехал в черно-белое и почти час не видел почти ничего, кроме мерцания сдвоенных ламп. Потом Егор погасил свой и указал пальцем вперед, вдоль рельс.

Свет. Вдалеке, дневной, белый, солнечный.

— Выход… — выдохнул Егор. — Там…

Скелет не обманул. Выход.

Тоннель расходился широким раструбом, похоже на разорванный ружейный ствол, когда пороху пересыпали, а пуля не успела вылететь. Тут тоже что-то взорвалось, в стенах завязли обрывки вагонов, громоздились колеса, куски железа, свисали длинные черные сосульки. Свет шел сверху, оттуда же внутрь вползал широкими лапами снег.

— Опять в мороз лезть… — поежился Егор. — Скелет говорил, тут тепло, а холодища как везде. Надо было в зимнее одеваться.

— Здесь тепло, — возразил я. — Смотри на сосульки. Снег тает. Смотри.

— Слышь, Дэв, а кто такой маркшейдер? Он что делает, а?

— Определяет границы.

— У чего?

— У всего. Вперед, осталось… Почти ничего не осталось.

Мы, оскальзываясь на снегу, выбрались на землю. Хотелось бы чего-нибудь почувствовать, волнение, трепет там всякий, но ничего, ничего, будь все проклято.

Снег сделался рыхлым и крупчатым, послушно сминался под ботинками, шагать легко и приятно. Я первым, Егор за мной. Тепло и солнечно, снег таял и собирался в ручьи, они змеились под ногами, собирались и снова разъединялись, ныряли с шумом в земельные дыры, в подвалы домов, в люки. Прав был Скелет — заливает. Все зальет, сначала Верхнее Метро, затем шахтерские бескрайние тоннели, затем метро Нижнее, и ухнет все в злые и темные воды Московского моря, забыл спросить у Скелета, есть ли оно на самом деле.

За спиной поднималась к небу серо-белая муть, в ней клубились метели и властвовал мороз. За спиной оставалась зима. Сюда она пробиралась длинными лапами снежных щупалец, но справиться с теплом окончательно у нее не получалось. Снег таял и собирался в ручейки, исчезавшие в воронках и подвалах. Полукругом поднималась ввысь белая ледяная стена, а здесь было тепло, и даже цветочки цвели, маленькие белые ромашки, я не удержался и сорвал одну. Она пахла. Как полагается, и на вкус оказалась горькой.

— Уже близко? — спросил Егор.

— Да. Надо отдохнуть.

— А может, наоборот, поспешим? Тут ведь недалеко…

Егор поежился.

— Поспешить мы всегда успеем. Надо перекусить. Или ты с едой больше не дружишь?

С едой Егор дружил всегда. Мы выбрали место поспокойнее, возле стены, и немного посидели без дела — чтобы желудок вспомнил о еде, чтобы шевельнулся.

— Погода хорошая, — сказал Егор. — Солнце как летом…

Он повернул к солнцу лицо, пошевелил им в разные стороны. Бледный.

— Скелет говорил, что зима только к востоку, а на запад если идти, то наоборот, там тепло. Давай потом на запад, а?

— Скелет вообще много чего говорил, — напомнил я. — Ты просто не все слушал. Он говорил, что прореха, что вся погань на запад расползается и на юг, а потом уже по всем остальным местам. Поэтому здесь так пусто.

— Ясно. Обратно пойдем — возьмем у шахтеров еды, — Егор начал мечтать по второму кругу. — Они все равно всю не вывезли, а мы запасемся. Вот такую же тележку возьмем, впряжемся и поедем. И патронов возьмем. И всего-всего…

Я достал из рюкзака консервы. Четыре банки остались. Тучный тушеный кролик, не так много взял. Надо будет тоже завести кроликов, чрезвычайно полезный зверь. Питается травой подножной, а мясо набирает вполне себе вкусное. И быстро. И шкура теплая, на зиму отличные шубы можно делать. Кролик — это существо из будущего…

Егор уже привычно забурчал животом.

— Есть еще хлеб, — я вытряхнул на блюдо овсяную буханку. — И морковный сок.

Запасы королевские.

Егор занялся костром, устроил из трех битых кирпичей очаг, заполнил его мусором, поджег. Я срезал с банок крышки. Тушеный кролик выглядел великолепно. Наверное, я слопал бы его и холодным. Холодным, руками, без всяких вилок, по-дикарски. Но сегодня был особый день, и я хотел, чтобы все выглядело особо. Достал серебряные миски и серебряные ложки.

Егор поглядел на меня с удивлением.

— Надо иногда себя баловать, — пояснил я. — А то вся жизнь у нас какая-то… Неправильная. Нечеловеческая совсем, без расстановки.

— Да, наверное…

Я раздул огонь, установил банки на огонь, и через минуту мясо забулькало и распустило в стороны запах.

— Питаться надо горячим, — сказал я. — В этом суть человечности.

И выковырял мясо из своей банки в миску, накрошил хлеба и хорошенько перемешал, чтобы хлеб пропитался соком и получилась настоящая питательная каша.

Егор сделал также.

Мы чокнулись ложками и стали есть. Егор торопился, и мне пришлось приложить его по лбу, чтобы он вел себя как должно.

Я не спешил, стараясь запомнить вкус каждого куска. И запоминал.

— Приятно… — Егор облизался. — Давно так вкусно не ел, особенно на воздухе. А когда все закончится — мы всегда так будем обедать? Да? Правда?

— Ага.

— Ага… — Егор принялся протирать горбушкой консервное дно. — Так все и будет… Каждый день, утром и вечером, да?

Я кивнул.

— Как раньше. Настоящая еда, чай…

Егор закрыл глаза.

— А можно еще? — попросил Егор. — Есть хочется…

Я кивнул.

Егор тут же приступил ко второй банке, и здесь уже не торопился, не брызгал слюной и не чавкал, а хлеб уже не крошил, просто прикусывал, закончив же, он уставился на третью банку.

Я пододвинул ее Егору.

С третьей он управился еще быстрее, чем с двумя первыми. Ложкой стучал о зубы, так что я стал опасаться за их сохранность. Хоть кто-то нам с зубами нужен.

— А почему ты дал мне свою банку? — Егор отправил в рот последний кусок мяса. — На обратный путь совсем ведь не хватит…

Лицо у него вдруг изменилось. Скосилось и осыпалось, точно на нем скопилась высохшая грязь, обвалившаяся от неосторожной улыбки.

— Это точно, — сказал я. — Не хватит.

Я стал смотреть на него. Егор моргал, точно в глаз ему попала зловредная слепая мушка.

— Я тебя предупреждал, — сказал я самое глупое из всего, что только можно придумать. — Предупреждал.

— Я не думал…

— А ты что, не готов? — спросил я напрямую.

— Готов…

— Не бойся, Егор, все будет нормально.

— Я знаю…

— Давай чай пить.

— Не хочется…

А я не стал себе отказывать. Вскипятил воду, заварил, все как полагается. Егор мрачно молчал.

— Хорошо, что Алиса с нами не пошла, — Егор потер нос. — Она бы ругаться стала.

— Это точно. А мы ругаться не будем. Не боись, Егор, наши имена войдут в историю.

Егор промолчал. Ему явно не хотелось в историю, ему хотелось в слона.

И мне тоже.

— Подъем, — велел я.

Егор послушно поднялся. Пошли дальше молча, в пыхтенье и в оружейном позвякивании. Вокруг простирался обычный город, много битого кирпича и искореженных бетонных плит, мох, мелкий кустарник, пух, перекатывающиеся одуванчики, распадающиеся от прикосновения, из-под ног выскочило серое и шустрое, Егор взвизгнул и выстрелил. Громко как-то получилось, совсем с этим местом не сочетается. Егор выстрелил еще, вдогонку. Вытер нос.

— Не попал, кажется, — сказал он. — Совсем…

Я пожал плечами.

— Так и не выучился, — Егор перекинул винтовку подмышку. — Плохой ученик, бестолочь…

— Еще успеешь, — улыбнулся я.

— Три раза.

Двинулись дальше.

— Стрелять — это совсем просто, — поучал я в тысячный раз. — Это как дышать — легко. Главное думать не головой, а руками, пальцами. Это легко, ты должен почувствовать в себе…

Я повторял все, чему учил меня Гомер в свое время, и кое-что придумывал сам, по ходу, из своего опыта.

— Пищит, — сказал Егор вдруг.

— Что? — не понял я.

— Пищит. Вот послушай.

Мы остановились. Вода журчала слишком громко, сначала я ничего не услышал, но уши быстро собрались и выудили из окружающих звуков то, что надо. На самом деле, пищит.

— Крыса, наверное, — предположил Егор.

— Крысы давно сбежали, я последнюю крысу уже не помню когда видел. Давно. Даже Чапа, и то сбежала, а она Алиску ой как любила…

— Но пищит ведь!

— Пусть пищит. Это лед пищит, такое иногда случается.

Мы двинулись дальше, только теперь Егор оглядывался через каждый шаг и в конце концов сказал:

— Щенок.

Я остановился.

— Щенок, — повторил Егор.

Этого не хватало, мало нам крысы, теперь щенок. Маленькая собака. Откуда она, да еще здесь? Собаки далеко отсюда, если они вообще остались, вряд ли они эту зиму пережили, замерзли. Хотя у нас все может случиться, дурацкий гадский мир, не поймешь, как он устроен, как дебильный сломанный будильник, все время подпрыгивает с дурацким пугающим бряканьем…

— Дэв, это щенок! — радостно воскликнул Егор. — Он один! Он потерялся!

Я обернулся.

Дэв уже шагал к нему. Чуть в наклонку и присюсюкивая, доставая из кармана припасенный для себя кусок. Щенок. Мелкий, ростом с валенок, и цвета такого же, со слипшейся шерстью, на спине слиплась в короткие иглы…

— Назад! — рявкнул я. — Назад!

Но Егор уже протянул руку.

Я сорвал с плеча винтовку.

— Ты чего? — глупо спросил Егор. — Это же щенок…

А потом увидел и он.

Ойкнул, отпрыгнул, запнулся, упал.

Это подбежало к нему. К лицу. Я бы выстрелил, но тварь оказалась прямо напротив глаз Егора, я снес бы ему голову.

— А! — заорал Егор.

А тварь принялась лизать ему лоб. Длинным черным языком.

— В сторону! — крикнул я.

Егор попытался перекатиться, но только поскользнулся, грохнулся снова. Стрелять нельзя. Тварь повернулась в мою сторону, испугалась и попыталась спрятаться у Егора подмышкой.

— На ноги встань! — приказал я.

Егор поднялся. Щенок спрятался за ботинок.

Я прицелился.

— Ты что? — растерянно спросил Егор. — Зачем?

— Это волкер.

— Он же совсем маленький! — совершенно глупо возразил Егор. — Малюсечка!

Волкер выставился из-за ноги. Точно. Волкер, он, я эту породу отлично знаю, они меня много раз жрали — недожрали. Морда с кулак, а уже крокодилистая, и шипы по хребту распространяются. Вот только маленьких я никогда не видел, думал, они сразу большие появляются. Вылупляются из огромных черных яиц, кожистых, пупырчатых и вонючих, а яйца эти откладывает сам сатана, в гнездовища, наполненные горячей смолой, так Гомер всегда рассказывал.

— Еще ребятишка! — Егор попытался заслонить волкера ногой, но тот был слишком туп по малолетству, высовывался и высовывался.

Я пытался поймать его на мушку, но тварь виляла между сапогами Егора, не ловилась, как большая капля мохнатой черной ртути.

— Не надо…

Дальше произошло то, чего я не ожидал совершенно. Егор неловко закинул свою винтовку за спину и поймал этого поганца. Взял его на руки.

Взял. На руки. Погань.

— Совсем, что ли…

Я хотел спросить — не сошел ли Егор с ума. Не плохо ли ему. Не одурел ли он от неожиданной жары. И еще много чего я хотел сказать, но тут случилось совсем непонятное. Волчер выставил длинный черный язык и лизнул Егора в щеку.

— Не надо в него стрелять, — сказал Егор. — Он еще маленький.

— Он вырастет.

— Вот вырастет, и посмотрим, — сказал Егор как-то уверенно, раньше он так со мной не разговаривал.

— Поздно будет.

— Не будет, — Егор погладил поганца по голове.

Жарко. От жары люди сходят с ума, с этим не поспоришь.

— А что? — Егор отпустил поганца на землю. — А почему?!

Неповиновение. Ясно. Рано или поздно это происходит.

Молодые выступают против старших, сбрасывают их с вагонетки в болото, наступает их время. Не думал, что это случится так скоро.

— А почему?! — повторил Егор капризно. — Почему Алиса крысу может заводить, а я не могу?

— Потому что крыса — это существо, — терпеливо сказал я. — А это не существо — это погань.

— Самое что ни на есть существо, — возразил Егор. — Ноги есть, глаза есть, все есть. Существо.

Волчеренок пискнул.

— Существо. Оно есть хочет.

— Хочет, — продолжал убеждать я. — Оно тебя кушать хочет… Ты знаешь, сколько раз такие, как он…

Я указал стволом на поганыша.

— Такие, как он, пытались убить меня много раз, — сказал я. — Он чужой, он вообще не наш. Они нас жрали, Егор!

— Волки тоже раньше людей жрали. Когда людей было мало, а волков много! Я читал! Волки жрали! Медведи жрали! Нас все жрали! И не надо мне рассказывать тут сказки!

Как-то зверски на меня он поглядел, Егор то есть.

— Он маленький, — повторил Егор. — Он один умрет…

Странное событие человек, непредсказуемое, наверное, поэтому и человек. Мне понравилось — то, что Егор это сделал. Самостоятельное движение. Важно сделать первый шаг. Молодец, человек.

— У него есть родители, — сказал я. — Папа волкер, мама волчерица.

— Ты говорил, они из яиц вылупляются…

— Я ошибался, у него есть родители. И они его, наверное, уже ищут.

Егор огляделся.

— И он их ищет, просто по ошибке принял нас за них. Посмотри на него.

Егор поглядел под ноги. Заколебался.

— Он не сможет с нами, — сказал я. — И мы не можем с ним. Он нас выдаст.

Егор поморщился.

— Он пищит и шумит, — продолжал я. — Нам нечем его кормить, а родители его наверняка прокормят.

Егор опустил винтовку.

— Пойдем.

Я пошагал к холму, не оборачиваясь. Услышал, как Егор прошептал что-то тваренку, и поспешил за мной.

— Ты правильно сделал, — сказал я. — Правильно. Он вернется к своим, а мы к своим, это правильно. А потом, если хочешь, мы тебе найдем собаку. Щенка. Настоящего, головастого, с толстыми лапами.

— Да где ты его найдешь, а? Я вообще собак не видел никогда…

— Тебе повезло… То есть не повезло. Ты не представляешь, сколько вокруг этих собак, ими кишит мир, просто они хорошо прячутся. Вообще, собаки — это удивительные животные, лучше не бывает…

Правда, они тоже хотели меня слопать, чуть не добавил я, удержался.

— Если бы ты знал, сколько я видел этих собак. Я их видел сотни, тысячи. А некоторые собаки еще очень умные, почти как люди. Я знаю одно кладбище, там прекрасные собаки, мы попросим у них щеночка…

— Да…

— Обещаю. Я сам пойду. Ты воспитаешь себе отличного друга. Собаку…

Егор отстал, я почувствовал это ушами. И сразу понял, почему он отстал. Опять писк.

Оглянулся.

Волчеренок тащился за нами. Медленно, припадая на переднюю лапу, вихляясь и спотыкаясь. При этом он скулил, подвывал и хрипел, совсем по-человечески, то есть по-волчьи, как живой.

Егор возвращался к нему. Волчеренок припустил и завилял хвостом. Все. Понятно.

— Я все-таки его возьму, — сказал Егор. — Он не нашел родителей, они, наверное, померли. Он совсем мало ест. Смотри, какой он…

Егор поднял волчеренка за шкирку. Вот уж не думал, что доживу до того времени, когда люди начнут приручать волкеров. Гадость. С другой стороны…

Это, наверное, неплохо. А если он на самом деле приручится? Это ж просто здорово — иметь таких зверей. Охотятся они завидно, умом отличаются, потом для обороноспособности пригодятся. Мы не пробовали их приручать, самим жрать нечего, да и никогда молодняка не встречали. А вдруг возможно?

Вот Скелет говорил, что наш мир должно смахнуть с лица Земли, расчистить от животного и растительного населения, наполнить новой, лучшей жизнью. Но человек на то и человек — он борется, сопротивляется, выживает и постепенно начинает подгибать под себя и этот мир, новый. Вон Скелет рассказывал — жили раньше такие поганые твари — что нынешние у них и подмышкой не стояли, охотились они на людей, ударом лапы им голову сносили, одним зубом перекусывали. И ничего. Где все эти твари? Где все эти ленивцы ростом с сосну, медведи размером со слона, тигры с зубами длиной в руку? Человек наделал штанов из шкур страшных тигров, повесил на шею ожерелья из зубов страшных медведей, а из костей ленивцев устроил себе диваны и кресла. И у тех давнишних людей, между прочим, даже оружия толкового не было, одни копья с каменными остриями, дубины да пыряла деревянные. Численность же тех людей тоже величиной не отличалась.

Вот я и подумал. Может, это испытание? Большое то есть Испытание? Настоящее? Посмотреть, на что мы способны? Сможем ли мы одолеть все это? Волкеров, китайцев летучих, сумраков, кенг, да мало ли их, числа не сыщешь, самих себя сможем ли одолеть? Ведь мрецы бродячие — это тоже люди. Вот и получается, что сами с собой воюем.

knizhnik.org

Икра будущего читать онлайн - Макс Острогин (Страница 10)

Мрецы тоже. Лежали себе мертвые, никого не трогали, а потом раз — и восстали. Вряд ли они хотели бродить и на всех подряд набрасываться, но у них никто не спрашивал. А значит, они не виноваты.

Кого не возьми, все не виноваты.

— У нас мало патронов, — сказал я. — Три?

— Да, — подтвердил Егор. — Ты там стрелял…

Алиса хмыкнула.

— Раньше тебя это не останавливало, — напомнила она. — Отсутствие патронов.

— Давайте все-таки попробуем в обход… — начал Егор.

— Если честно, я устала от этих нор. У меня в горле от них першит, надо куда-нибудь уже и выйти. Давай, Рыбинск, разберись с мертвяками. Ты же уже сорок тысяч их убил, убей еще десяток. Прыщельга, скажи ему!

— Что сказать?

— Скажи ему, что я тут хочу пройти. И ты тоже. Нас большинство, он должен подчиниться.

— Я думаю…

Алиса зарычала.

— Она права, — тут же сказал Егор. — Нам лучше сюда. Ты это… А я тебе помогу.

— Ладно.

Ладно. Осталось недолго, я знаю, прикушу губу. Найти уцелевшую станцию, определиться — и снова вперед. Последний бросок. Эти шахтеры, от них один вред. Непонятно, как они здесь скопились. И у всех в руках инструменты. Обычно мрецы с собой ничего не таскают, а здесь… У кого кирка, у кого мотыга, а у некоторых ломы. Но пройти надо. Рельсы на самом деле разъезжены, не зря же сюда ездят? Мы заблудились, в этих тоннелях кто угодно заблудится.

— Вагонетка на ходу?

— И что? — спросила Алиса.

— Завести сможешь? — Я пнул тележку в колесо.

— Ах ты… — догадалась Алиса. — Узнаю старого Дэва! Узнаю! Протаранить сволочей вагонеткой! Вот это по-нашему!

— Попробуем…

— Учись, Егор. Бери пример, Егор. Ты знаешь, какое прозвище получил наш Рыбинск? Его звали Палач!

Алиса принялась возиться с дрезиной. Дергала за рычаги, крутила ручки, приговаривала, слова по большей части незнакомые, технические, наверное.

Егор смотрел на меня, губы дрожали. Не звали меня Палач, никогда.

— Палач… — протянул Егор с уважением.

— А действительно, — сказал я. — Давно я делом что-то не занимался…

— Я тоже, — Егор хрустнул шеей. — Надо бы размяться, а то под землей совсем замерз…

— Я сам, — успокоил я Егора. — Сам справлюсь. Ты мне помоги баллон на рельсы поставить.

Я указал на тележку.

— Да…

Взялись, поставили на рельсы задок. Потом передок, положили под колеса деревянные чурбаки, валявшиеся рядом.

Алиса принялась пинать дрезину. Сначала в колеса, потом в мотор. Это подействовало, дрезина чихнула, плюнула огнем, подпрыгнула. Запахло по-незнакомому, горячим маслом, электричеством, паленой проводкой, тарахтенье усилилось.

Это был странный звук. Работающего двигателя. А раньше этими звуками был заполнен весь мир, как они жили при таком шуме?

— Лучше сейчас запустить, — сказала Алиса. — Бензина ненадолго хватит.

Я велел Егору бежать, доставать из-под колес цистерны деревяшки. Мотор дрезины застрекотал громче, Алиса дернула за какой-то рычаг и спрыгнула. Дрезина затряслась еще сильнее, зажужжала резче и сорвалась, покатилась по рельсам. Егор отскочил в сторону, дрезина пронеслась мимо, врезалась в колесную цистерну. Звук получился громкий, дрезина задрожала, колеса завертелись, с жужжаньем прокручиваясь на рельсах. Бочка затряслась и через несколько секунд сдвинулась и покатилась вместе с дрезиной.

По тоннелю понесся грохочущий звук, наверное, так раньше катились по этим подземным дорогам настоящие поезда, веселые, в них и музыка играла, наверное, и огни горели, и ехали в них чистые люди, с песнями и плясками.

— Ждите здесь, — велел я. — Я пойду туда… Когда все закончится, я свистну.

Я снял винтовку, вернул ее Егору.

— Тебе помочь? — спросила Алиса неожиданно серьезно.

Я помотал головой.

— Справлюсь сам.

Сбросил рюкзак.

— Справлюсь сам… — повторил я. — На всякий случай приготовьтесь. Я думаю, большую часть уже передавило. С остальными я разберусь. Но все может быть…

Приготовил топоры. Конечно, это были не боевые топоры, приспособленные к рукопашным схваткам, а вполне обычные инструменты Для рубки дров, они были не очень хорошо сбалансированы и для метания в головы врагов не годились, но выбора не было.

Я взял топор в левую руку, перехватил топор в правую, все. Длинный топор, настоящий, дровосечный, я прихватил его в инструментальном отделе, припомнив о ломах и кайлах в руках шахтеров, повесил на плечо. Пригодится.

Алиса неожиданно достала из-за спины настоящий мачете, протянула его мне. Ничего ножик, с пилой по верхней кромке, с крестовидной гардой, с рукоятью из живого пластика.

— Спасибо, я и так справлюсь. Ждите здесь.

Подвернул рефлектор лампы, и водяной винт — света мне понадобится много. Направился за уехавшей дрезиной, Алиса сказала мне в спину привычную гадость, но я уже не слушал, я настраивался.

Надо почувствовать.

Почувствовать желание, жжение в руках, дыхание смерти — все те вещи, которые необходимы для боя…

Почувствовал бензин. В тоннеле воняло. Я ускорил шаг и через сто метров увидел.

Дрезина застряла. Остановилась просто, в мрецов не врезалась, не сковырнулась с рельс, остановилась. Мотор не стрекотал, испортился, наверное. Ничего опасного пока вроде, никого не видать, я подтянулся к машине. Бензошланг лопнул, Алиса, видимо, действительно разбиралась в технике. Мотор заглох, и теперь горючее растекалось по рельсам, испарялось и пахло, не знаю как кому, но мне этот запах нравился. Запах человечества, отгоняет блох и других насекомых, только кожа шелушится, отслаивается, осыпается.

Тонкой струйкой. Я сорвал бутылку, быстро выдавил из нее воду и стал собирать горючку. Пристроил бутылку в железные внутренности, повернулся в сторону мрецов.

Они наверняка слышали звук дрезины. Они вообще очень хорошо слышат и чуют, и предчувствуют, теперь они услышали дрезину и приближаются. Я прислушался: так и есть — по стенам и по струнам рельс брякало, смерть приближалась. Не очень скоро, то ли не разогнались еще, то ли зима опять, но брели, заводные смертельные механизмы.

Вообще я очень надеялся на дрезину. На тяжелую цистерну, они должны были ударить, смять и раздавить большую часть, но получилось совсем не так И теперь я буду с ними разбираться.

Снял шлем, укрепил его на цистерне — много мрецов, и света тоже должно быть много, на каждого по свече.

Проверил дрезину.

Натекла почти полная бутылка, литр золотистого бензина, я закрутил пробкой, вставил в специальный карман. Из шланга продолжало капать, я подставил ладони и растер бензин, вмазал его в руки, а потом и в щеки, чтобы глаза не слипались. Еще бы чуть накапало, полпригоршни, чтобы втереть в голову.

Бензинчик ни одной твари не нравится, это как святая вода. Вот Гомер рассказывал, что совсем раньше чертей особой водой гоняли. Специально ее изготовляли, на серебре настаивали, молитвами насыщали. А потом додумались, как приготовлять гораздо более сильную святую воду. Бензин — это тоже святая вода, сгущенный сок солнца, недаром он горит, и всякая погань от него бежит, и погибает, растворяясь в его бешеном пламени. Запах бензина — это и есть запах света, запах Солнца.

Ладно, пора.

— Жопа, — сказал я и стал ждать.

Они показались разом, вдруг, вывалились из тьмы, вступили в свет, окунув меня в смрад давно сгинувшего мяса. Тоннель широкий, это помешает — могут накинуться стадом.

Первая троица.

У заглавного, идущего первым, в руках блестел… Не знаю, как это называлось, механический молоток с безнадежно погнутым штырем. Я убрал небольшие топорики за пояс, достал из-за плеча старшего брата, двуручный, дровосекский.

Теперь они меня не только чуяли, но и видели. Передний сорвался, зашипел, кинулся на меня. Началось. Я сделал несколько шагов вперед, размахнулся и, точно рассчитав движение, ударил молотобойца. В башку, чуть наискось получилось.

Почти сразу не повезло — череп у шахтера оказался крепкий. Лезвие пробило каску и заклинилось прямо в башке. А сам мрец не остановился, продолжал на меня наступать, видимо, шахтерские мрецы отличались повышенной устойчивостью, прекрасная новость. Как все-таки легко было с огнестрелом, раз — и все. Я успел выхватить короткий топорик и почти без размаха, сбоку, в колено.

Этот метод себя вполне оправдал, как всегда, колени и локти — самые уязвимые места у человека, даже если он давно мертв. У шахтера имелся наколенник, он не отвалился за все время его мертвости, пришлось бить сбоку. Колено подломилось, и молоточник упал, я отпрыгнул назад и ударил второго, кинувшегося на меня, только на этот раз в голень.

Третий запнулся за первых двух, упал и весьма неудачно подставил мне затылок. На все это ушло, наверное, полминуты, тот, кто получил в затылок, замер, двое других копошились. Шахтер с топором в черепе умудрился подняться аж на одной ноге, я изловчился, схватил за длинную рукоять топора и уронил мреца на рельс. А сверху уже коротким топориком отполировал. После чего уперся ногой в шахтерскую спину, дернул.

Лесорубский топор оказался у меня. Кстати — в свет вступили другие, на этот раз низкорослые и малоразмерные, мне по плечо. Но пошустрее предыдущих, поспешили ко мне, без всяких инструментов, клацая зубами.

Я люблю мрецов. За их тупость и предсказуемость. Они всегда только нападают, торопятся тебя сожрать. И никогда не защищаются, не берегут себя, тот, кто давно сдох, жизнь не ценит, ни свою, ни чужую. Это очень удобно, так что иногда аж неинтересно. С малорослыми шахтерами я очень удачно расправился, места много, лесорубский топор оказался весьма удобной штукой — шлеп — и нету. Все равно как поленья рубить, конечно, много не намахаешься, плечи начинают болеть, но это плечи.

Показались еще двое.

Опасный. Сдох, но сохранился неплохо. И к своему состоянию уже привык, двигаться научился, не жрал давно. Мрецы, они долго не жрать могут. Впадают в спячку, стоят, поджидают, пока поблизости движуха не пойдет, как пауки. А как воздух встрепенется, так они тут как тут, голодные. На меня почти побежал. Перескочил через кучу дохлых товарищей…

Я встретил его ударом длинного топора. Размашистым и сокрушительным, наверное, чуть более сокрушительным, чем следовало — рукоять сломалась, лезвие отскочило в темноту, мрец задрал руки, словно хотел меня прибить невидимым камнем, и я вогнал ему в грудь острый деревянный обломок. Этого хватило, опасный свалился на колени, упал мордой в рельсы.

Осталось два топора. Погань повалила, считать я ее не стал, какие-то не очень могучие твари, с недостатками, рук в основном не хватало, и в движениях что-то было косое, рост ниже среднего, меня ниже. С ними я справился легко, одной рукой. Слева снизу, от пояса направо вверх, и полетела челюсть или голова, от такого удара нормальному человеку трудно увернуться, а эти вообще уворачиваться не спешили, раз-два, и путь свободен. Только топорик потерял, он застрял в ребрах у полугнома, выдернуть не успел — гном скрылся.

Оставался один топорик.

И два мреца. Они показались через минуту. Самый, пожалуй, страшный из сегодняшних, прогнивший, с распухшими руками, он спешил ко мне, заплывшие бельмами глаза поблескивали желтым. Медленно как-то они торопились, упыри беззаветные, очень медленно. Я отметил, что события не развиваются, а вываливаются, выползают, как каша из опрокинутого котелка, еле-еле, наверное, это из-за темноты, очень восприятие искажает.

Второй опасности не представлял, мне показалось, что он вообще был одноногий, передвигался, опираясь на стену, подпрыгивал корпусом, брякал головой в провисшие кабели, урод, стоило заняться первым. Непривычно высоким для шахтера, два метра, с ломом, сжимаемым в громоздких кулаках, наверное, он с этим ломом и умер. Как умер, так и ходит теперь, что лом, что человек, теперь одно и то же.

Длинный кинулся издалека. Неудобный противник — у него лом, у меня топорик, попробовал подрубить колени, не получилось, ни справа, ни слева. Вообще мозг у длинного совсем не действовал, он орудовал ломом безо всякого искусства, на размах, стараясь расшибить все и вся, очень быстро я догадался, как действовать — приседать и отпрыгивать. Одно плохо, длинный не уставал, а я уже запинался и не мог приблизиться — слишком шустро он мотал железной дубиной, да и боль из ступни начала пробираться в колено, ничего, боль нормальная. Есть еще ненормальная боль, нормальная поболит и послезавтра перестанет, а ненормальная надолго ляжет, и сам ляжешь.

Ух!

Вышиб у меня топорик. То есть я сам подставился, хотел оттяпать ему руку, получилось почти наоборот. Поднять оружие уже не успел, лом прогудел у меня перед носом, ударил в холодный рельс, и по стенам запрыгало эхо, что-то запело у меня в ушах, я попытался поймать длинного за ногу, попытался уронить, но он пнул меня коленом в лицо, предпоследний зуб, последний зуб, прощай.

Карбидку в сторону своротил, а поправить я не успел. Теперь мне, чтобы видеть перед собой, приходилось поворачивать голову чуть вбок.

Успел подняться и тут же присел, лом просвистел надо мной, врезался в стену, увяз в тяжелых кабелях, длинный дернул, лом не поддался. Длинный дернул сильнее, бесполезно, лом сел крепко. И вместо того чтобы заняться мной, длинный занялся своей железкой, лом был для него гораздо важнее меня.

Я отполз на спине на метр, сорвал с пояса бутылку, почти отгрыз деснами пробку и плеснул на мреца, в белые глаза, в морду, и с ног до головы, потратил драгоценную кровь цивилизации на уничтожение никому не нужного, и тут же, не отрываясь, чирканул огнивом, и в сторону, в сторону, и не загорелось.

Чиркнул еще, упал на левую руку, на пальцы, кисть подвернулась, и я свалился на бок, свет ушел в сторону и погас. Я чиркнул огнивом еще раз, и снова не загорелось, в свете вырвавшихся искр я увидел — мастер лома оказался прямо передо мной, и лом уже летел мне в голову.

Успел перевернуться, и тут же в спину мне ударили ломом. Больно. Конечно, защита смягчила удар, если бы не она — получил бы перелом позвоночника. Но все равно мало не показалось, перед глазами лопнули нарядные радужные пузыри, меня пробрало от пяток до затылка, рот наполнился кровью…

И еще раз. Удар. По плечу.

В этот раз звездочек не получилось, получилась темнота.

Свет всегда разный, от огонька свечи до пламени солнца, ему нет конца. А тьма всегда одинакова и всегда абсолютна. Чуть-чуть не тьма — уже свет. Поэтому в темноте разбираться нельзя, в боли можно, в темноте нет, в этот раз темноты случилось слишком много.

Очнулся от того, что кто-то пытался оторвать мне палец. Безымянный, дергали, дергали, какая-то тварь хочет отожрать мне палец… И за ногу тянуло…

Огниво. Успел намотать ремешок огнива на палец, видимо, уже почти в бессознательности, ремешок был натянут, кресало застряло под рельсом, а ремешок вовсю старался срезать мясо с пальца. И уже почти срезал, я с трудом дернул кистью, и кресало освободилось, и я тут же спрятал его в чехол.

Темнота вокруг, непробиваемая. Кажется, в тоннеле, и пахнет… Ничем не пахнет, нос расквашен, в горле кровавая жижа.

Но все равно в тоннеле — голова стукалась о шпалы, затылком, тук-тук-тук, волокут, значит.

Это уже было. Или нет… Не помню… Нет, точно было. События слиплись в бесконечный ком, из которого торчали руки, и ноги, и жизни, и я путался, совсем уже путался. Меня уже таскали за ноги. И по тоннелям, и по норам. Пытались сожрать и просто убить, и в тоннелях, и в норах, и на улицах, везде-везде, в китайском дирижабле. Все одно и то же, только убийцы меняются. И даже не меняются…

А как по-другому? В помойной куче все крысы на одну морду, и сама куча одинаковая, мусор — он и есть мусор, трубы, бутылки, ржавчина. И это еще не раз повторится, меня будут волочь между рельсами по грязным вонючим коридорам мертвые шахтеры. Мертвые водопроводчики, возможно, если повезет, мертвые библиотекари, почему они мне раньше не встречались? Редкая профессия, наверное. А я буду сносить им башку, потому что так принято, потому что другой кучи у нас нет.

За ногу волочет. Наверное, ломовик. Сразу не зажрал, странно, приберечь решил, что ли? Куда волочет… Какая-то дурацкая идея — если он меня за ногу рукой держит, то куда лом дел? Надо посмотреть…

Достал огниво. Чирканул. Ага, тот самый. И лом действительно на плече. Почему мрец не загорается? Огниво, что ли, испортилось… Или бензин протух… Чирканул еще…

На этот раз полыхнуло. Бензин вспыхнул, побежал по спине, по загривку и перебрался на голову, стало немного светло. Шахтер разгорался. Постепенно огонь перебрался в одежду, просохшую в подземелье, она занялась и затрещала, но шахтер не отпускал, вцепился мне в ногу крепкой натруженной лапой. Которая пылала.

Не знаю, то ли руку у него там свело, или еще что, но не отпускал. Лом тоже почему-то горел, все уже горело, а этому хоть бы что, прет себе и прет…

Ладно, хватит, провалится в какую-нибудь яму, меня за собой уволочет, пора заканчивать.

Уцепился за рельс. Шахтер продолжал тащить и гореть, сейчас бы топора… Рельс был равномерный, пальцы скользили, ухватиться не за что, сдохнуть, что ли…

Шахтер остановился. Я крутанулся влево, лягнул ногой во вражеское запястье, вырвался, поднялся, поправил шлем с карбидкой. Что это с ним, интересно? Та толстая Маша тоже замерла. Мертвенная сила в них, что ли, истекает?

Шахтер горел ярче лампы. Он вообще хорошо горел, точно пропитан был изнутри особым составом, удивительно, почти как факел. Наверное, на самом деле пропитан — под землей бывает сухо, сквозняки выдувают влагу, газы горючие, пыль… К тому же некоторые люди просто так возгораются от грехов — грехи жгут их изнутри, — что возникает настоящий огонь.

Шахтер продолжал стоять и гореть, в некоторых местах аж злым зеленоватым пламенем. Наверное, это очень удобно для самих шахтеров прежде всего. Сдохнет шахтер, а его распилят — и на дрова, и тепло, и зря не бродит.

Я надел перчатки, схватился за лом, дернул, едва не уронил, да сколько же он весит, пудовый, наверное. Острый. Бить в спину не хотелось, но потом вспомнил, что он меня совсем не пожалел, и в спину не пожалел, и по башке. Сжал лом посильнее и вогнал его под левую лопатку. Острие прошло насквозь, шахтер покачнулся и все-таки упал.

Я отправился назад.

Голова кружилась. Прекрасно. Удары ломом по спине даром не прошли, не хватало еще сотрясение заработать, наверное, и заработал, покачивало здорово, приходилось хвататься за свисающие со стены кабели.

У дрезин околачивался одноногий шахтер, не знаю, что ему надо было, наверное, ничего, на меня он не обратил внимания. Я протиснулся вдоль стенки, двинул к Алисе с Егором. Торопясь, почему-то меня захватила мысль о том, что они исчезли, испугался, что сейчас их не найду, что буду идти по этому тоннелю вечно…

Но скоро показался огонек, Алиса и Егор сидели на кабелях, свесив ноги, съежившись, как сиротливые подземные птицы. Егор жег свечу, не знаю, откуда у него взялась, наверное, заныкал прежде. Карбидку они пригасили и теперь глядели на мелкое пламя, молчали.

Милое зрелище, умиротворяющее, беспокоить их не хотелось. Но стоило. Надо идти вперед. Вперед. Кнопка. Кнопка. Кнопка.

— А вот и наш Рыбинск! — Алиса заметила меня, само собой, первой, помахала.

Я подхромал.

knizhnik.org

Смотрите также

• 
  Икра будущего макс острогин
• 
  Накладные икры для ног
• 
  Почему не растут икры
• 
  Как миксером очистить икру
• 
  Когда окунь мечет икру
• 
  Когда мечет икру окунь
• 
  Как готовить икру овощную
• 
  Паштет из икры селедки
• 
  Икра из лесных грибов
• 
  Отекли икры ног причины
• 
  Можно икру при гастрите