ГлавнаяШкольные новостиФотогалереяДокументыДля родителейГосударственная Итоговая АттестацияВопросы и ответы
Зачисление в ОУ
Официальный сайт
Прямая ссылка на наше учреждение
Форум Победителей РФ

Рыба моей мечты. Спектакль «Кузмин. Форель разбивает лед» в «Гоголь-центре». Форель разбивает лед гоголь центр


Рыба моей мечты. Спектакль «Кузмин. Форель разбивает лед» в «Гоголь-центре»

8 марта «Гоголь-центр» захватил латвийский режиссер Владислав Наставшев. В малом зале играли спектакль «Митина любовь», которым некогда открывали «Гоголь-центр». А в большом зале Наставшев представил спектакль «Кузмин. Форель разбивает лед» — четвертую часть проекта «Звезда», рассказывающего о трагическом столкновении русских поэтов с колесом истории. В «Гоголь-центре» уже высказались о Пастернаке, Мандельштаме, Ахматовой, а на следующий год готовят постановку о Маяковском.

В этой линейке великих поэтов Кузмин смотрится несколько обособленно. Тут и масштаб личности другой, и узнаваемость несоизмеримая — Кузмина нет в школьной программе, а широкая общественность им заинтересовалась только в перестройку. Главное — в биографии Кузмина нет  лобовых конфликтов с советской властью, хотя цикл «Звезда» посвящен именно столкновениям творцов с властями.

«Кузмин. Форель разбивает лед» — трагедия не общественная, а личная. Наставшев фокусируется на отношениях между Кузминым и любовью всей его жизни (такую оценку, по крайней мере, дает этому роману режиссер) Юрием Юркуном. У спектакля прямолинейная структура: на сцену перенесена поэма из одноименного сборника поэта «Форель разбивает лед» 1929 года, которая разбита дневниками супруги Юрия Юркуна — Ольги Гильдебрандт-Арбениной.

По сцене, которая, как и во всех спектаклях цикла, сделана в форме звезды, артисты двигаются, комично перебирая ногами, иначе никак — звезда подвешена и наклонена в зал. Сделана она из матового поцарапанного пластика — наглядное воплощение «замерзшей звезды» из восьмой части поэмы.

На звезде и балансируют герои любовного треугольника (хотя Ольга, судя по цитатам из дневника, считала, что ее муж питал страсть только к ней). «Проблема Кузмина в том, что он всегда любил мужчин, любящих женщин», — говорит в начале спектакля Ольга Гильдебрандт-Арбенина в исполнении актрисы Марии Селезневой — ведущей артистки «Гоголь-центра». Гильдебрандт-Арбенина пережила и Кузмина, и Юркуна на много десятилетий. Мемуары она писала уже в очень пожилом возрасте, однако на сцене ее героиня появляется в образе юной, тонкой и звонкой девушки из интеллигентной семьи — платье в пол, каблуки, широкая улыбка. Наверное так себя и вспоминала Ольга в старости.

Юркуна играет Георгий Кудренко, который, как и Селезнева, в последнее время все чаще появляется на первых ролях. В одной из сцен Кудренко раздевается догола — режиссеры «Гоголь-центра» регулярно «эксплуатируют» выдающуюся мускулатуру актера.

Поэт Кузмин предстает сразу в двух ипостасях: грузного старика и вместе с тем красавца средних лет. Дряхлого Кузмина играет Илья Ромашко, который с выражением читает поэму «Форель разбивает лед». Юного поэта играет Один Байрон — и эта роль, смеем предположить, станет его визитной карточкой. Поэзия Кузмина на редкость музыкальная: современники вспоминали, что поэт после рюмки-другой мог и запеть, в том числе и собственные стихи. Помня об этом, режиссер Наставшев (он же и композитор) переложил тексты на манер легких романсов и добавил к ним аккомпанемент пианино. Байрон эти песенки манерно распевает и пляшет в духе развеселых артистов кабаре 30-х годов.

О кабаре-шоу напоминают и два фантазийных героя из вступления поэмы «Форель разбивает лед» — «память-экономка» (Светлана Мамрешева в образе служанки) и «воображенье-boy» (Михаил Тройник в роли мальчика-слуги). Эта парочка и пляшет, и что-то шепчет на ухо главному герою, и время от времени подпевает ему. Как и во всех спектаклях Наставшева, актеры демонстрируют чудеса гибкости и ловкости (вспомните балансировку на палках в «Митиной любви» и покорение пирамиды из пластмассовых столов в «Без страха»): сначала Кудренко вместе с Селезневой вышагивает на ходулях, потом на пару с Байроном повисает на тросе, как в цирке. А в одном из эпизодов он превращается в форель из поэмы и неистово бьется всем телом о «пластмассовый лед».

Интересно, что в спектакле нет ни малейшего намека на то, что действие происходит в советское время, да и Кузмин тут не бедный поэт, каким он был в действительности, а скорее дворянин. Это все — условности, ведь постановка Наставшева в конце концов наводит на размышления не о конкретной трагедии Кузмина, а о трагедии человека как такового, который бьется о лед своего времени, пытаясь прорваться в вечность, но раз за разом терпит крах. Хотя в финале поэмы есть и надежда:

И потом я верю,

Что лед разбить возможно для форели,

Когда она упорна. Вот и все. 

gogolcenter.com

как забытый поэт стал героем «Гоголь-центра» :: Впечатления :: РБК.Стиль

Форель разбивает лед: как забытый поэт стал героем «Гоголь-центра»

Сцена из спектакля «Кузмин. Форель разбивает лед»

© Ира Полярная

Автор Татьяна Филиппова

15 марта 2017

«Гоголь-центр» продолжает цикл «Звезда» о судьбах поэтов XX века. Четвертый по порядку спектакль — «Кузмин. Форель разбивает лед», героем которого стал полностью забытый в середине 20-х годов поэт Михаил Кузмин.

Первый вопрос — почему? Он возникает у всех. Почему после Пастернака, Мандельштама, Ахматовой появляется персонаж, который уступает всем перечисленным выше по масштабу, известности, важности для литературного процесса? Кто такой Михаил Кузмин в конце концов? Забытый критиками и неизвестный большинству поэт Серебряного века. Зачем он нам?

Но если задуматься, оказывается, что Кузмин оказался в группе пяти главных поэтических фигур XX века совсем не случайно. Ему не так «повезло» с биографией, как остальным «вершинам пятиконечной звезды», которая стала не только образом, но и формой пяти спектаклей «Гоголь-центра». Он не погиб в лагере, как Осип Мандельштам, не стоял годами в тюремных очередях, как Ахматова, не ждал ареста, как Пастернак. Его даже в ГПУ ни разу, кажется, не вызывали, хотя есть свидетельства, что до самой смерти он находился «под колпаком» и в страхе за жизнь своих близких. Но разве в те годы могло быть по-другому?

Сцена из спектакля «Кузмин. Форель разбивает лед»

© Ира Полярная

И все-таки у него удивительная судьба. Один из самых значительных писателей своего времени (для первой книги Анны Ахматовой «Вечер», которая вышла в 1912 году, Кузмин, известный поэт и прозаик, пишет предисловие) в середине 20-х годов прошлого века был полностью забыт. Возможно, именно это и помогло ему выжить, а вовсе не давняя дружба с наркомом иностранных дел Чичериным.

Он никогда не интересовался политикой, хотя хорошо понимал, что происходит вокруг, и даже шутил по этому поводу: «Россия сейчас похожа на квартиру, где кухня посередине — и всюду чад». Почему он не уехал из этой закопченной, пропахшей вчерашними щами квартиры, неизвестно. Те, кому удалось вырваться из охваченной безумием страны, по льду или на лодке, были уверены, что Кузмин страдает и угасает. Но это было верно лишь отчасти.

Сцена из спектакля «Кузмин. Форель разбивает лед»

© Ира Полярная

Последний сборник, объединивший, может быть, главные стихи в жизни Михаила Кузмина, вышел в 1929 году и назывался «Форель разбивает лед». Для страны, начавшей коллективизацию, он прошел незамеченным. Только во враждебной эмигрантской печати заметили, что образ форели, разбивающей лед, это «образ жизни, трепещущей, буйной, уничтожающей все преграды».

В спектакле Владислава Наставшева они разнесены — жизнь и реальность. Жизнь, молодость, «обрывки снов» поет (буквально) актер «Гоголь-центра» Один Байрон, а о прозе жизни напоминает Илья Ромашко в маске, изображающей Михаила Кузмина в старости — бледного, застывшего и с длинным носом. Снимая маску, его герой обретает свободу от реальности, которой Кузмин, судя по всему, дорожил.

Сцена из спектакля «Кузмин. Форель разбивает лед»

© Ира Полярная

Свой жизненный путь он закончил в 1936 году в петербургской больнице имени жертв революции и перед смертью говорил о приятных, легких вещах, в основном о балете. Название больницы должно было вызвать у него улыбку, но к этому моменту он уже очень устал. Последние слова Кузьмина стали легендой: «Главное кончено, остались детали». И нам теперь придется думать, что это значит. 

style.rbc.ru

Как форель разбивает лед в «Гоголь-центре»

26.05.2017

Клара Ягодинская

4 мин.

«Не умерли, кого зовет любовь» — в «Гоголь-Центре» премьера спектакля Владислава Наставшева «Кузмин. Форель разбивает лед».  

В прошлом сезоне «Гоголь-центр» поставил себе и зрителям новую задачу – найти, наконец, способ воссоздать в театре магическую силу поэзии. И вот, на сцену выходит уже четвертый спектакль проекта «Звезда». «Кузмин. Форель разбивает лед» напомнил театралам, что проект с острым историческим названием посвящен не только страданиям, которые претерпевали в начале века русские художники и вся страна. Этот спектакль показывает: сила Серебряного века – в красоте, оставшейся от него и тогда, когда страдания окончены.  

Почти полная темнота зала и сцены освещается с правой стороны одним прожектором. Холодный, будто лунный свет. Можно слабо различить очертания сцены-звезды, расположенной под углом к зрителям, так, что ее поверхность образует диагональ. Эта звезда сделана изо льда, трещины на котором показывают, что Форель вскоре сумеет его разбить. Первые актеры медленно появляются на сцене, настраивают стул и микрофон для появившегося следом старого Кузмина. Ольга Гильдебрандт-Арбенина в исполнении Марии Селезневой немного наивно рассказывает о некоторых обстоятельствах жизни этих людей. Юрий Юркун – ближайший друг и возлюбленный Кузмина, его жена Ольга Гильдебрандт-Арбенина, за двумя фортепиано – Всеволод Князев и Николай Сапунов – один с простреленным виском, другой утонувший, сам молодой Кузмин. Все они – призраки и воспоминания в воображении старого Кузмина. Рядом с ним Память-экономка и Воображенье-boy – одновременно куклы-механизмы, реквизиторы и участники разыгравшегося спектакля о том, что ушло.

На сцене два Кузмина: молодой (Один Байрон) и старый (Илья Ромашко). Старый — чтец поэмы из своего последнего сборника «Форель разбивает лед». Он сам, только в молодости — певец в буквальном смысле: композиции, исполняемые Одином Байроном написал режиссер постановки Владислав Наставшев, однако это не просто прием — Кузмин и сам писал и исполнял песни на собственные стихи. Этот молодой поэт — воспоминание, он не произносит за спектакль ни слова, только поет. И поет в спектакле — только он. Но Один Байрон в этом спектакле звучит идеально, безошибочно, как в музыке, так и в чувстве, словно музыкальный инструмент. Кузмин в молодости — поет, Кузмин в старости — читает, без притворства, без былого жизнетворчества, обо всем, что было, об уходящей любви, о том времени, когда он не мог произнести ни одного слова, даже своему возлюбленному, даже самому себе. И только его стихи служили связью между ним и другим, другими. 

Старик Кузмин неизбежно напоминает об уходящей природе всего — любви, молодости, мифа, сложить который вокруг себя под силу настоящему художнику. Но время забирает все, и это не молодой, а именно старый Кузмин кричит и падает, почти срывается со звезды, когда на сцену пытается подняться человек, которого он любит.

12 ударов — 12 стихотворений, «И потом я верю,// Что лед разбить возможно для форели,// Когда она упорна. Вот и все». Остается неясным, что есть этот лед — оковы эпохи, непонимание, отдаляющее друг от друга даже любящих людей или старость, которая неизбежно сковывает человека. Но это и не важно, так или иначе, — лед будет разбит, а те, кого зовет любовь — не умирают, и посмертная слава рано или поздно находит достойных ее.

Фотограф: Ира Полярная

silakultura.ru

На льдине

Один за другим Гоголь-центр выпускает поэтические спектакли разных режиссеров, объединенные в единый цикл “Звезда” (“Пять судеб. Пять лучей. Пять поэтов”). Первыми увидели свет “Пастернак. Сестра моя – жизнь” Максима Диденко и “Мандельштам. Век-волкодав” Антона Адасинского. Под конец года вышла постановка “Ахматова. Поэма без героя” Кирилла Серебренникова – величественный моноспектакль Аллы Демидовой, воплощающей “Поэму” отчасти иначе, чем некогда в соавторстве с Евгением Колобовым и его оркестром. Весна ознаменовалась появлением в Гоголь-центре работы с символичным для марта названием “Кузмин. Форель разбивает лед”, созданной режиссером Владиславом Наставшевым.

Михаил Кузмин – не случайный для Наставшева автор. К малоизвестному роману “Плавающие-путешествующие”, вернее, к открывающей его части “Санкт-Петербург-Рига”, постановщик обращался уже дважды: первый одноименный спектакль был выпущен в 2014 в петербургском театре “Приют комедианта”; второй – в том же году в Новом Рижском театре Алвиса Херманиса. Прототипом одного из героев романа, писателя Ореста Германовича Пекарского, послужил сам Михаил Кузмин.

Сценическое пространство латышского спектакля определяли люстра и черные концертные рояли – образ богемного существования героев, чьим прибежищем от скуки служило артистическое кафе “Сова”, недвусмысленно отсылающее к реальной “Бродячей собаке” 10-х годов XX века. Впрочем, никаких кафешных столиков и эстрады перед публикой не было, только разъезжающие по сцене, поблескивающие лаком рояли, у каждого свой владелец и обитатель. Рояль здесь – это и внутренний мир героя, и его городское пристанище: персонажи умудрялись забираться не только на крышку музыкального инструмента, но и вовнутрь, подолгу там оставаясь. Пространство рояля каждый использовал по-своему: для писательства, томлений, страданий или флирта. Страсть тут вспыхивала в основном от безделья и, кажется, никого не могла опалить всерьез. До горечи развязок второй части этого прозаического сочинения Кузмина постановка Владислава Наставшева сознательно не добиралась.

А вот московская работа создана по последней книге стихов поэта (стихи 1925–1928 годов, первое издание цикла – 1929) с вкраплениями из воспоминаний и дневников Ольги Гильдебрант-Арбениной, и горечи что тут, что там – хоть отбавляй. Поэтическое действие, или, если угодно, поэтическое бездействие, вершится на наклоненной под опасным углом огромной звезде – режиссер привычно выступает в спектакле еще в двух ипостасях: художника и композитора. Угроза таится в размерах раскинувшейся перед нами пятиконечной фигуры, в ее металлическом поблескивании, в острых концах и пошедшей трещинами поверхности словно бы вскрывающегося по весне льда.

Два вступления, двенадцать фрагментов – двенадцать ударов форели об лед, в которых Кузмин поначалу собирался зашифровать двенадцать месяцев года, и заключение с запоминающимися финальными строками: “…И потом я верю, / Что лед разбить возможно для форели, / Когда она упорна. Вот и все”.

Как в легендарных поэтических постановках Юрия Любимова на Таганке случалось сойтись на сцене пяти Пушкиным или пяти Маяковским, так в Гоголь-центре у Владислава Наставшева выведены на накренившуюся льдину-звезду разом два Кузмина. Первый Кузмин облезл, слаб и гипертрофированно немощен для ушедшего в 63 года из жизни литератора. Другой франтоват, фатоват и молод. Ужасно молоды и его легкомысленные богемные спутники, писатели, поэты, художники, артисты. От художественной элиты начала XX века здесь представительствуют близкие Кузмину Юрий Юркун (Георгий Кудренко) и Ольга Гильдебрант-Арбенина (Мария Селезнева), а также поэт-самоубийца Всеволод Князев и утонувший художник Николай Сапунов, обосновавшиеся на сцене в качестве таперов и проводящие все время действия за раздолбанными фортепиано (Андрей Поляков и Дмитрий Жук). В спектакле Юркун и Гильдебрант-Арбенина – просто Юрочка и Ольга, притягивающиеся к Кузмину и моментально отталкивающиеся, заботливые и эгоистичные, меланхолично бродящие вокруг него на ходулях (у Юркуна есть рисунок 1930-х годов “Ольга Гильдебрант на прогулке с собакой Файкой”, где линии ног, скрывающихся под длинной юбкой, столь утрированно вытянуты, что кажется, не обошлось без тех самых ходуль).

Имеются и еще два вспомогательных персонажа, упоминаемых во вступлении Кузминым – Память-экономка (Светлана Мамрешева) и Воображенье-boy (Михаил Тройник), эти слуги просцениума вечности явно отвечают здесь за инфернальную составляющую.

Артист Один Байрон в роли молодого поэта творит много неожиданного и проделывает почти невозможное – не произнося ни фразы, одной только пластикой, широченными, страдальчески заплетающимися шагами, завивающимися одна за другую ногами, взмахами рук, скатываниями по наклонному помосту, падениями плашмя и навзничь, полетами над сценой в изломанных позах и обреченным жестом, каким поправляется вычурный розовый бант на шее и того же цвета платок в нагрудном кармашке, – доносит до зрителя червоточину природы Кузмина и ежечасную, сопутствующую его существованию муку, усугубленную, кажется, бескрайней ревностью. Стихи Один Байрон поет, переводя спектакль в эти моменты в план великолепного мюзикла, одухотворенного мыслью и чувством.

Илья Ромашко в образе престарелого Кузмина, натянув на лицо безжизненную воскового оттенка маску (“Маска это, череп, лицо ли – / Выражение скорбной боли, / Что лишь Гойя мог передать. / Общий баловень и насмешник, / Перед ним самый смрадный грешник – / Воплощенная благодать…”, – словно приговор, набросала в “Поэме без героя” портрет поэта-одиночки Анна Ахматова), шамкает стихи глухим невыразительным голосом. Однако и в немолодом Кузмине неминуемо вскипают весенние силы, форель разбивает и наледь старения, и коросту бессилия – исполнитель не раз срывает личину неподходящего возраста, голос начинает звучать в полную мощь, и силу набирает не слишком вяжущийся с представлениями о его персоне “просветленный фатализм” (выражение исследователей творчества Михаила Кузмина А.В.Лаврова и Р.Д.Тименчика).

Еще в 1906 году Максимилиан Волошин описывал тридцатичетырехлетнего коллегу-поэта так: “Когда видишь Кузмина в первый раз, то хочется спросить его: “Скажите откровенно, сколько вам лет?”, но не решаешься, боясь получить в ответ: “Две тысячи”. <…> в его наружности есть нечто столь древнее, что является мысль, не есть ли он одна из египетских мумий, которой каким-то колдовством возвращена жизнь и память? <…> Несомненно, что он умер в Александрии молодым и красивым юношей и был весьма искусно набальзамирован”. В Гоголь-центре Михаил Александрович Кузмин предстал отнюдь не мумией, но человеком уязвленным и раненым (“насмерть я сражен разлукой стрел острей” – из другого поэтического цикла), имеющим, впрочем, некоторые связи с потусторонним миром; человеком сокрушаемым, но не сокрушенным.

Смелый по замыслу, трудный по воплощению, в целом беспрецедентный проект “Звезда” должен завершиться до конца года спектаклем “Маяковский. Люблю” Филиппа Григорьяна.

Мария Хализева

gogolcenter.com

Как форель разбивает лед в «Гоголь-центре»

«Не умерли, кого зовет любовь» — 8 и 9 марта в «Гоголь-Центре» впервые отыграли спектакль Владислава Наставшева «Кузмин. Форель разбивает лед».

В прошлом сезоне «Гоголь-центр» поставил себе и зрителям новую задачу – найти, наконец, способ воссоздать в театре магическую силу поэзии. И вот, на сцену выходит уже четвертый спектакль проекта «Звезда». «Кузмин. Форель разбивает лед» напомнил театралам, что проект с острым историческим названием посвящен не только страданиям, которые претерпевали в начале века русские художники и вся страна. Этот спектакль показывает: сила Серебряного века – в красоте, оставшейся от него и тогда, когда страдания окончены.

Почти полная темнота зала и сцены освещается с правой стороны одним прожектором. Холодный, будто лунный свет. Можно слабо различить очертания сцены-звезды, расположенной под углом к зрителям, так, что ее поверхность образует диагональ. Эта звезда сделана изо льда, трещины на котором показывают, что Форель вскоре сумеет его разбить. Первые актеры медленно появляются на сцене, настраивают стул и микрофон для появившегося следом старого Кузмина. Ольга Гильдебрандт-Арбенина в исполнении Марии Селезневой немного наивно рассказывает о некоторых обстоятельствах жизни этих людей. Юрий Юркун – ближайший друг и возлюбленный Кузмина, его жена Ольга Гильдебрандт-Арбенина, за двумя фортепиано – Всеволод Князев и Николай Сапунов – один с простреленным виском, другой утонувший, сам молодой Кузмин. Все они – призраки и воспоминания в воображении старого Кузмина. Рядом с ним Память-экономка и Воображенье-boy – одновременно куклы-механизмы, реквизиторы и участники разыгравшегося спектакля о том, что ушло.

На сцене два Кузмина: молодой (Один Байрон) и старый (Илья Ромашко). Старый — чтец поэмы из своего последнего сборника «Форель разбивает лед». Он сам, только в молодости — певец в буквальном смысле: композиции, исполняемые Одином Байроном написал режиссер постановки Владислав Наставшев, однако это не просто прием — Кузмин и сам писал и исполнял песни на собственные стихи. Этот молодой поэт — воспоминание, он не произносит за спектакль ни слова, только поет. И поет в спектакле — только он. Но Один Байрон в этом спектакле звучит идеально, безошибочно, как в музыке, так и в чувстве, словно музыкальный инструмент. Кузмин в молодости — поет, Кузмин в старости — читает, без притворства, без былого жизнетворчества, обо всем, что было, об уходящей любви, о том времени, когда он не мог произнести ни одного слова, даже своему возлюбленному, даже самому себе. И только его стихи служили связью между ним и другим, другими.

Старик Кузмин неизбежно напоминает об уходящей природе всего — любви, молодости, мифа, сложить который вокруг себя под силу настоящему художнику. Но время забирает все, и это не молодой, а именно старый Кузмин кричит и падает, почти срывается со звезды, когда на сцену пытается подняться человек, которого он любит. 

12 ударов — 12 стихотворений, «И потом я верю,// Что лед разбить возможно для форели,// Когда она упорна. Вот и все». Остается неясным, что есть этот лед — оковы эпохи, непонимание, отдаляющее друг от друга даже любящих людей или старость, которая неизбежно сковывает человека. Но это и не важно, так или иначе, — лед будет разбит, а те, кого зовет любовь — не умирают, и посмертная слава рано или поздно находит достойных ее.

 

gogolcenter.com

как забытый поэт стал героем «Гоголь-центра»

«Гоголь-центр» продолжает цикл «Звезда» о судьбах поэтов XX века. Четвертый по порядку спектакль — «Кузмин. Форель разбивает лед», героем которого стал полностью забытый в середине 20-х годов поэт Михаил Кузмин.

Первый вопрос — почему? Он возникает у всех. Почему после Пастернака, Мандельштама, Ахматовой появляется персонаж, который уступает всем перечисленным выше по масштабу, известности, важности для литературного процесса? Кто такой Михаил Кузмин в конце концов? Забытый критиками и неизвестный большинству поэт Серебряного века. Зачем он нам?

Но если задуматься, оказывается, что Кузмин оказался в группе пяти главных поэтических фигур XX века совсем не случайно. Ему не так «повезло» с биографией, как остальным «вершинам пятиконечной звезды», которая стала не только образом, но и формой пяти спектаклей «Гоголь-центра». Он не погиб в лагере, как Осип Мандельштам, не стоял годами в тюремных очередях, как Ахматова, не ждал ареста, как Пастернак. Его даже в ГПУ ни разу, кажется, не вызывали, хотя есть свидетельства, что до самой смерти он находился «под колпаком» и в страхе за жизнь своих близких. Но разве в те годы могло быть по-другому?

И все-таки у него удивительная судьба. Один из самых значительных писателей своего времени (для первой книги Анны Ахматовой «Вечер», которая вышла в 1912 году, Кузмин, известный поэт и прозаик, пишет предисловие) в середине 20-х годов прошлого века был полностью забыт. Возможно, именно это и помогло ему выжить, а вовсе не давняя дружба с наркомом иностранных дел Чичериным.

Он никогда не интересовался политикой, хотя хорошо понимал, что происходит вокруг, и даже шутил по этому поводу: «Россия сейчас похожа на квартиру, где кухня посередине — и всюду чад». Почему он не уехал из этой закопченной, пропахшей вчерашними щами квартиры, неизвестно. Те, кому удалось вырваться из охваченной безумием страны, по льду или на лодке, были уверены, что Кузмин страдает и угасает. Но это было верно лишь отчасти.

Последний сборник, объединивший, может быть, главные стихи в жизни Михаила Кузмина, вышел в 1929 году и назывался «Форель разбивает лед». Для страны, начавшей коллективизацию, он прошел незамеченным. Только во враждебной эмигрантской печати заметили, что образ форели, разбивающей лед, это «образ жизни, трепещущей, буйной, уничтожающей все преграды».

В спектакле Владислава Наставшева они разнесены — жизнь и реальность. Жизнь, молодость, «обрывки снов» поет (буквально) актер «Гоголь-центра» Один Байрон, а о прозе жизни напоминает Илья Ромашко в маске, изображающей Михаила Кузмина в старости — бледного, застывшего и с длинным носом. Снимая маску, его герой обретает свободу от реальности, которой Кузмин, судя по всему, дорожил.

Свой жизненный путь он закончил в 1936 году в петербургской больнице имени жертв революции и перед смертью говорил о приятных, легких вещах, в основном о балете. Название больницы должно было вызвать у него улыбку, но к этому моменту он уже очень устал. Последние слова Кузьмина стали легендой: «Главное кончено, остались детали». И нам теперь придется думать, что это значит.

 

gogolcenter.com

Рыба моей мечты. Спектакль «Кузмин. Форель разбивает лед» в «Гоголь-центре»

8 марта «Гоголь-центр» захватил латвийский режиссер Владислав Наставшев. В малом зале играли спектакль «Митина любовь», которым некогда открывали «Гоголь-центр». А в большом зале Наставшев представил спектакль «Кузмин. Форель разбивает лед» — четвертую часть проекта «Звезда», рассказывающего о трагическом столкновении русских поэтов с колесом истории. В «Гоголь-центре» уже высказались о Пастернаке, Мандельштаме, Ахматовой, а на следующий год готовят постановку о Маяковском.

В этой линейке великих поэтов Кузмин смотрится несколько обособленно. Тут и масштаб личности другой, и узнаваемость несоизмеримая — Кузмина нет в школьной программе, а широкая общественность им заинтересовалась только в перестройку. Главное — в биографии Кузмина нет  лобовых конфликтов с советской властью, хотя цикл «Звезда» посвящен именно столкновениям творцов с властями.

«Кузмин. Форель разбивает лед» — трагедия не общественная, а личная. Наставшев фокусируется на отношениях между Кузминым и любовью всей его жизни (такую оценку, по крайней мере, дает этому роману режиссер) Юрием Юркуном. У спектакля прямолинейная структура: на сцену перенесена поэма из одноименного сборника поэта «Форель разбивает лед» 1929 года, которая разбита дневниками супруги Юрия Юркуна — Ольги Гильдебрандт-Арбениной.

По сцене, которая, как и во всех спектаклях цикла, сделана в форме звезды, артисты двигаются, комично перебирая ногами, иначе никак — звезда подвешена и наклонена в зал. Сделана она из матового поцарапанного пластика — наглядное воплощение «замерзшей звезды» из восьмой части поэмы.

На звезде и балансируют герои любовного треугольника (хотя Ольга, судя по цитатам из дневника, считала, что ее муж питал страсть только к ней). «Проблема Кузмина в том, что он всегда любил мужчин, любящих женщин», — говорит в начале спектакля Ольга Гильдебрандт-Арбенина в исполнении актрисы Марии Селезневой — ведущей артистки «Гоголь-центра». Гильдебрандт-Арбенина пережила и Кузмина, и Юркуна на много десятилетий. Мемуары она писала уже в очень пожилом возрасте, однако на сцене ее героиня появляется в образе юной, тонкой и звонкой девушки из интеллигентной семьи — платье в пол, каблуки, широкая улыбка. Наверное так себя и вспоминала Ольга в старости.

Юркуна играет Георгий Кудренко, который, как и Селезнева, в последнее время все чаще появляется на первых ролях. В одной из сцен Кудренко раздевается догола — режиссеры «Гоголь-центра» регулярно «эксплуатируют» выдающуюся мускулатуру актера.

Поэт Кузмин предстает сразу в двух ипостасях: грузного старика и вместе с тем красавца средних лет. Дряхлого Кузмина играет Илья Ромашко, который с выражением читает поэму «Форель разбивает лед». Юного поэта играет Один Байрон — и эта роль, смеем предположить, станет его визитной карточкой. Поэзия Кузмина на редкость музыкальная: современники вспоминали, что поэт после рюмки-другой мог и запеть, в том числе и собственные стихи. Помня об этом, режиссер Наставшев (он же и композитор) переложил тексты на манер легких романсов и добавил к ним аккомпанемент пианино. Байрон эти песенки манерно распевает и пляшет в духе развеселых артистов кабаре 30-х годов.

О кабаре-шоу напоминают и два фантазийных героя из вступления поэмы «Форель разбивает лед» — «память-экономка» (Светлана Мамрешева в образе служанки) и «воображенье-boy» (Михаил Тройник в роли мальчика-слуги). Эта парочка и пляшет, и что-то шепчет на ухо главному герою, и время от времени подпевает ему. Как и во всех спектаклях Наставшева, актеры демонстрируют чудеса гибкости и ловкости (вспомните балансировку на палках в «Митиной любви» и покорение пирамиды из пластмассовых столов в «Без страха»): сначала Кудренко вместе с Селезневой вышагивает на ходулях, потом на пару с Байроном повисает на тросе, как в цирке. А в одном из эпизодов он превращается в форель из поэмы и неистово бьется всем телом о «пластмассовый лед».

Интересно, что в спектакле нет ни малейшего намека на то, что действие происходит в советское время, да и Кузмин тут не бедный поэт, каким он был в действительности, а скорее дворянин. Это все — условности, ведь постановка Наставшева в конце концов наводит на размышления не о конкретной трагедии Кузмина, а о трагедии человека как такового, который бьется о лед своего времени, пытаясь прорваться в вечность, но раз за разом терпит крах. Хотя в финале поэмы есть и надежда:

И потом я верю,

Что лед разбить возможно для форели,

Когда она упорна. Вот и все.

www.buro247.ru


Официальный сайт
Официальный сайт
Федеральный портал
Официальный сайт
Единое окно
Официальный сайт
Официальный сайт
Госавтоинспекция
Портал госуслуг РФ
Портал госуслуг СК
Shkolaprikumskoe | Все права защищены © 2018 | Карта сайта